ЖИЗНЕННЫЙ И ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ
ИВАНА АЛЕКСЕЕВИЧА ЛЕВЧЕНКО
(из воспоминаний автора)
Жизнь каждого человека едина и неповторима. Мы приходим в этот мир, чтобы реализовать потенциальные возможности, заложенные в каждом из нас нашими предками. Однако в силу разных обстоятельств далеко не каждому удается этого достичь. Пример тому жизнь моя и моего поколения, на долю которого выпало тяжелое испытание – Вторая мировая война. Для детей нет ничего страшнее, чем война. Она навсегда калечит душу ребенка и остается в памяти на всю жизнь. Однако, обо все по порядку.
Себя я помню в возрасте, когда следовал за матерью везде и всюду, не отпуская ее подола, думаю, лет с четырех. Любил, когда мать брала меня на руки и дарила свое щедрое тепло. Еще запомнились мне проводы отца в дальние поездки. Он работал проводником в поездах дальнего следования, уезжал чаще всего в Баку. Обычно его провожала мать, Я не хотел отпускать отца и неотступно следовал за ним с матерью. Тяжелые минуты наступали, когда приближалось время расставания. Я начинал капризничать. Отец брал меня на руки, шел в привокзальный буфет и покупал кулек конфет «подушечек с повидлом». Но и они не могли утешить меня.
Проводив отца, мы шли домой, каждый, по-своему переживая временную утрату. И хотя в семье на то время были дети старше меня, брат и три сестры, они не могли восполнить мне отсутствие отца. Они не проявляли ко мне особого интереса. Говорят, у семи нянек ребенок всегда недосмотренный. Помню, однажды мать налив в чайник холодной воды, поставила его на плиту, чтобы он вскипел, а сама вышла во двор по своим хозяйственным делам. Мы, взрослые и малые, по очереди подходили к чайнику, и пили из его носика воду. Мне не так просто было дотянуться до него. Но чего не сделаешь за компанию. Незаметно вода в чайнике согрелась до такой степени, что хвативши ее, я заорал не своим голосом. Бывали, и посерьезней случаи, которые оканчивались для меня трагически. Так я влез правой рукой в оставленный на полу кипяток, навсегда оставшись калекой. Следует отметить, что, несмотря на строгость отца, он никогда не наказывал меня. Особое отношение ко мне отца и матери, также как мое к ним, сохранилось на всю жизнь. Унаследованная к окружающим любовь, сохранилась на всю жизнь и нередко причиняла мне страдания.
Родился я в с. Самарском Азовского района Ростовской области в семье рабочего-железнодорожника и был пятым ребенком. Матери было тогда всего 28 лет. Мать – Шевченко Оксана Петровна 1902 года рождения. По происхождению – украинка, но по переписи населения – русская. Имела старших и младших сестер (Марфу, Екатерину, Лидию, а также двух братьев - Никиту и Василия).
Отец – Левченко Алексей Федорович, 1898 года рождения, также украинец по национальности. Следует отметить, что Ростовская область и Краснодарский край были заселены украинцами еще раньше. Естественно и быт семей соответствовал быту украинского народа.
Отец имел трех родных братьев (Епифана, Фидула, Михаила) и трех сестер (Алену, Полину и Ефросинию). Семья была глубоко патриархальной, строго придерживалась христианской веры. Старший брат, Епифан, был служителем церкви и в 1937 году, при коммунистическом режиме, расстрелян. Несмотря на гонения против церкви, нас приучали к соблюдению христианской религии и регулярно водили в церковь, как бы далеко она не находилась. В быту соблюдали посты и церковные праздники. Жили мы в глиняном доме, который трудно было обогреть в зимнее время. Несмотря на то, что отец работал на железной дороге, уголь трудно было приобрести и помещение приходилось отапливать соломой, перекати-поле, в лучшем случае кизяком – пометом животных, который заготавливали летом в поле. Чтобы экономить тепло, на зиму одну комнату закрывали, а во второй размещались всей семьей. Кроме отца и матери в той же комнате размещалось пятеро детей и бабушка. Дедушка у нас был редким гостем. В таких условиях мы мать пыталась поддерживать порядок.
По весне нашу местность затапливали талые воды и наши подсобные помещения. Чтобы дом не развалился, отец укрепил его подпорками. Несмотря на плохие жилищные условия, отец любил по большим праздникам собирать родню. Особенно мне запомнились рождественские праздники и праздник святой Троицы – престольный день в селе. Отец был большим хлебосолом. Родственники по линии отца были музыканты и великолепные певцы. Поэтому праздники нередко превращались в самодельные концерты, привлекавшие соседей. Нас, детей к столу не допускали. Тем не менее, именно эти концерты привили у меня интерес к музыке, в частности, игре на скрипке. После ухода гостей я импровизировал понравившийся мне инструмент. Отец, видя мою тягу к инструменту, уходя на фронт, купил мне скрипку, которая до сих пор хранится в Национальном музее ННЦ «Институт пчеловодства им. П.И. Прокоповича».
Отцу, как железнодорожнику, ежегодно предоставляли возможность воспользоваться бесплатным проездом ему и двум членам семьи в любой город. В 1939 году он решил воспользоваться этой льготой и свозить на экскурсию в Москву мою старшую сестру Любу и брата Николая. Когда мы с матерью пошли провожать их на вокзал, мне вдруг захотелось поехать вместе с ними в Москву. Я сказал об этом отцу. Он, наверное, был в хорошем настроении и, отправляясь в кассу для компостирования имеющихся билетов, пообещал что, если мне продадут детский билет, то возьмет и меня в Москву. Следует сказать, что на то время я уже был школьником, и уверенности не было в успехе. Однако, как бывает, когда сомневаешься, всегда везет. Так случилось и на этот раз. Мне продали детский билет, и я, как пришел на вокзал босиком, так и отправился в далекое путешествие. О серьезности поступка я понял уже в дороге. До этого мне часто приходилось бывать в Ростове, но уезжать, так далеко не доводилось.
В дороге мне казалось все необычным: пассажиры, непрерывно сменяющиеся пейзажи и вокзалы. Понравились подмосковные березовые леса. Запомнились и добрые люди в купе, одаривавшие меня то яблоком, то газированной водой. К вечеру следующего дня мы прибыли в Москву. Меня удивили деревянные платформы вокзала и большое скопление людей. В Москве у нас не было родственников, поэтому вокзал стал нашим домом на несколько дней. Выбрав в зале ожидания удобные скамейки, мы расположились на ночлег. Здесь же рядом, в конце зала был спуск в метро. Мне было любопытно познакомиться с его работой. Спустившись один раз вниз, и поднявшись вверх, мне захотелось повторить экскурсию. Но недремлющий глаз милиционера уловил мои намерения, и он проводил меня в зал ожидания.
Утром следующего дня, наскоро умывшись и позавтракав, мы отправились на Красную площадь, к кремлю. Там мы впервые увидели собор Василия Блаженного, мавзолей Ленина. Затем посетили музей Октябрьской революции. В ЦУМе отец купил мне сандалии. Теперь я чувствовал себя увереннее, как настоящий москвич. Однако был удивлен, когда при посещении музея необходимо было, сдав свою обувь, одеть взамен предложенную. Особый интерес вызвало посещение Третьяковской галереи, музея Русского искусства и других не менее известных музеев. Для меня, сельского парня, посещение музеев было большой физической нагрузкой и часто, когда заходили в очередной зал, я садился на пустой стул и отдыхал. Два последующих дня пролетели быстро, и мы отправились в город Ленинград. Удобства были те же – зал ожидания железнодорожного вокзала.
Ленинград произвел на меня, более величественное впечатление, чем Москва. Исаакиевский собор и прилегающая площадь, Летний сад, памятник Петру Первому и набережные с многочисленными мостами. Неизгладимое впечатление произвел Эрмитаж с его знаменитой малахитовой гостиной. Уже тогда я понял, что это достояние мирового значения. Приезжая в Ленинград позже, я старался посетить уже знакомые мне места. Я бесконечно благодарен отцу, приобщившему нас, детей, к мировой культуре.
В больших семьях дети были предоставлены сами себе. Тем не менее, их игры часто были наделены большим смыслом. Зимой, с первым снегом большую часть времени мы проводили на свежем воздухе. И хотя мы не имели обуви и пальто, какой худой не была наша одежда, мороз никогда не был нам помехой и от нас всегда шел пар. Любили кататься на самодельных санках и таких же коньках. Домой возвращались уставшими, но полными сил и энергии. Занятия в школе вносили коррективы в распорядок дня, но никогда не исключали прогулок на воздухе. Отец строго следил, чтобы наша обувь к концу дня была на своем месте и очищена от грязи. Непослушание строго наказывалось.
Как только сходил снег и просыхали дорожки, мы бегали босиком и так до поздней осени, когда земля покрывалась изморозью. Болели редко. Когда зацветал вишневый сад и земля покрывалась зеленой травой, для нас, детей, наступало раздолье. В течение дня одна игра сменялась другой. Чаще всего мы подражали взрослым. Месили глину и лепили кирпичики с помощью спичечных коробков, которые затем служили нам строительным материалом. Строили домики и пристройки к ним, создавали целые деревни. Это было настолько увлекательно, что мы забывали о времени обеда, а последний проходил по строгому порядку. Садились за стол сразу всей семьей. Ели из общей миски деревянными ложками. Разговоры за столом строго запрещались и наказывались. Хлеб всегда был лакомством, и употребление его разрешалось только за столом.
Художественная детская литература была уделом старших сестер, умевших читать. Но детский ум схватывал на лету всякую произнесенную ими фразу. Я до сих пор помню многие прочитанные ими сказки. Но больше всего я любил уединение. Ничто так не обогащает и не питает душу ребенка, как самостоятельная работа мозга. Еще до школы я изобрел «паровой двигатель» из обычной банки из-под ваксы. Когда импровизированная лодка начинала перемещаться по воде, ликованию не было конца.
Мой старший брат, Николай, был занят более серьезными вещами. Он конструировал пулеметы, которые стреляли деревянными пулями. По-видимому, неслучайно в годы войны он был командиром пулеметного взвода. Наблюдая за нашими детскими играми, родители старались направить их в полезное русло. Так, когда мы обратились к отцу, чтобы купил нам гитару, он поставил условие: мы с матерью, говорил он, посадим чеснок, а вы будете поливать его, а на вырученные деньги купим вам гитару. Так и поступили. Вечерами, когда наши сверстники играли на улице, мы трудились на огороде, а осенью за вырученные деньги отец купил нам обещанную гитару. Брат отыскал в мусоре местной типографии шрифты, собрал их в слова и у нас появился настоящий песенник.
Любили мы теплыми летними вечерами спать в саду. К кровати подставляли пустые ящики и спали поперек кровати в один ряд. Веселью не было конца. Его мог нарушить только внезапный дождь. Тогда, подхватив нашу нехитрую постель, мы наперегонки бежали в дом. Так незаметно мы взрослели, а беззаботное время уходило в прошлое.
Село, в котором я родился, утопало в садах. По весне они сплошным белым покровом радовали глаз. Позже, в мае месяце, зацветала белая акация. Мы, пацаны, взбирались на ее колючие стволы и набивали за полы рубашек сладковатые цветы. Однако пчелы почему-то плохо посещали цветы белой акации. Во всяком случае, я не слышал, чтобы в те времена кто-либо из пчеловодов нашего села откачивал акациевый мед. В августе в поле и на огородах зацветал подсолнечник, а также сорняки - белый донник и другие послеукосные медоносы. Тем не менее, выделение нектара было редким явлением. По-видимому, поэтому мало кто из жителей села серьезно занимался пчеловодством. Пчеловоды пользовались особым уважением, содержали небольшие пасеки и прибыли от них, как правило, не имели.
Мой отец, сколько я помню, имел 4-5 пчелиных семей в стандартных ульях на рамку 435х300 мм с отъемными доньями. Его профессия столяра-краснодеревщика проявилась и в пчеловодстве. Ульи, изготовленные отцом, больше походили на мебель, чем на обычные колхозные ульи. Мед откачивали раз в году перед праздником Спаса при помощи самодельной медогонки на одну рамку. Позже, работая в институте пчеловодства, я воспроизвел ее и подарил в музей. Хранили мед в ведре, изготовленном из белой жести. Годовой сбор мед с пасеки не превышал этого объема. Естественно, употребление меда было ограничено праздниками, в первую очередь Медовым Спасом. Вместе с тем отец считал своим приятным долгом к празднику угостить всех соседей, проживавших на улице нашего поселка, медом. Эту миссию выполнял я, разнося мед в граненых стаканах. Хочу подчеркнуть, что нынешние пчеловоды не имеют ничего общего с пчеловодами прошлого. Получая прибыль, современные пчеловоды стали стяжателями, противореча тем самым самой природе пчелы – поделиться с соплеменницами.
В Зимние долгие вечера у отца собирались друзья-пчеловоды и обсуждали волновавшие их вопросы. По своему возрасту я не мог участвовать в их разговорах, но они запали мне в душу и в дальнейшем стали той основой, которая определила мое будущее. Самостоятельно заниматься пчеловодством я начал с 1942 года, когда отец ушел на фронт, и пчелы остались без надзора.
Хотя взрослые говорили о войне задолго до ее начала, она оказалась неожиданной. В первую ночь войны бомбежкам подверглось большинство городов. В начале войны погибли от бомбежек мои близкие родственники. С первых дней войны наши отцы и братья ушли на фронт, началась эвакуация, угон скота в тыл, а через год, в июле мы, жители глубокого тыла, оказались в оккупации. Немцы форсировали наступление на Северный Кавказ. Накануне вечером к нам зашли последние отступающие бойцы Красной армии. Мы накормили их, попрощались. Видя кучу детей, бойцы старались чем-либо отблагодарить, чаще куском мыла. Рано следующего дня усилилась бомбежка и артобстрел передовой. Мы всей семьей перешли в окоп. Слышались разрывы бомб и снарядов. Вошедшие передовые части немцев с автоматами наперевес заставили нас подняться из убежища. Нас было семеро. Боялись выходить, но все обошлось. Я увидел купающихся у колодца немцев и летающих по линии фронта самолеты. Вскоре передовые части ушли дальше, и мы начали приходить в себя. В первые дни оккупации немцы расстреляли моего родного дядю, случайно оказавшегося на железнодорожном полотне, повесили нескольких юных жителей села, служивших в истребительном отряде, в котором служил и мой старший брат. Жизнь в селе замерла. К счастью оккупация продлилась недолго. Уже в феврале 1943 года, после разгрома немцев под Сталинградом, началось массовое их отступление. Отступая, немцы жгли все, что еще уцелело: элеваторы, подрывали каждый метр железнодорожного полотна, каждый телеграфный столб.
Следует отметить, что немцы были разные. Во время оккупации в нашем селе часто дислоцировались военные немецкие войска. Транспорт они размещали в садах в целях маскировки, а сами размещались в сельских усадьбах. Часто солдаты занимали одну из жилых комнат, оставляя вторую половину хозяевам. Однажды солдату из соседнего дома приглянулась моя скрипка. Поиграв на ней, он утащил ее с собой. Мне, как ребенку, стало обидно, и я расплакался. Солдат, размещавшийся в нашем доме, недолго думая, пошел к обидчику и возвратил мне скрипку. После мне приходилось неоднократно наблюдать, как пожилые немецкие солдаты старались подкармливать детей и старых женщин. Тем не менее, страх никогда не покидал нас при виде немцев. Поэтому, когда немцы отступили, радость переполняла наши сердца. Тем более, вскоре пришла весна. Оставшиеся в живых старики и дети с первыми лучами весеннего солнца вышли в поле в поисках случайно уцелевших за зиму колосков пшеницы и початков кукурузы. Жизнь в освобожденных от оккупации районах начала понемногу оживать.
После освобождения нашей территории от немецкой оккупации мой старший брат, служивший в истребительном отряде, был призван в действующую Красную армию и проходил службу в городе Азове. Уходя в армию, он построил для матери просорушку – приспособление, позволявшее вручную обмолачивать просо и получать пшено. Это было большим подспорьем для нашей семьи и не только для нас. Красноармейцы, которых определяли к нам на постой, всегда имели возможность утолить голод пшенной кашей. Постоянно на плите стояли два котелка: с готовой и готовящейся кашей. Красноармейцы ели досыта и были безгранично благодарны за нехитрую, но сытную кашу. Уход за машиной было поручено мне, и я этим гордился.
Следует отметить, что мой брат, несмотря на его молодость, был изобретательным. Прежде всего, он собрал из самодельных деталей четырехламповый приемник, позволявший принимать сообщения из самых отдаленных городов. Поскольку пользоваться радиоприемником в годы войны было запрещено, после испытания, он закопал его до окончания войны. Не меньшим инженерным достижением брата было изготовление им фотоаппарата «Фотокор». Ему потребовалось всего несколько оптических стекол, все остальные детали он изготовил вручную. Главное, что изготовленный им фотоаппарат работал. Пожелтевшие от времени фотографии до сих пор можно найти в нашем семейном альбоме. В изобретательстве, мы, первоклашки, не отставали от взрослых. Нам ничего не составляло стащить с проходящего железнодорожного вагона кусок металлической руды и с помощью обычной швейной иголки поймать работающую радиостанцию и услышать ее в наушниках.
На фронте мой брат был командиром пулеметного взвода. Во время переходов его освобождали от ношения оружия, так как он играл на скрипке, поддерживая моральный дух вверенного ему взвода. Он участвовал в многочисленных боях и погиб в с. Русском Ростовской области, под Таганрогом. Возле школы, в которой он учился, стоит памятник воинам, погибшим в боях за освобождение Родины. Когда мне приходилось позже бывать в своем селе, я всегда посещал школу и могилу брата. Если случалось, что в это время учитель физкультуры Александр Александрович вел занятия на площади возле школы, он выстраивал учеников по команде «смирно» и отдавал мне честь. Тогда я еще не понимал, насколько это трогательно. Но главная заслуга Александра Александровича состояла в том, что он привил мне любовь к рисованию. Я мог по памяти нарисовать Чапаева, Сталина, но портреты последнего нам было запрещено рисовать. Когда пришло время устраивать мою судьбу, Александр Александрович поехал вместе со мной рекомендовать меня в художественное училище. К сожалению, оно не имело общежития, и вопрос о моем устройстве в художественное училище сам по себе отпал.
Пришла осень 1943 года, и дети потянулись в школу. До войны я окончил два класса. Когда я понес заявление, чтобы приняли в 3-й класс, мне отказали в приеме. «Идет война - ответили мне. Все мужчины и лошади на фронте. В колхозе остались одни женщины. Помогите убрать урожай и после этого приходите учиться». Мне было всего 12 полных лет. Собрав наскоро котомку с миской, ложкой и кружкой, и попрощавшись с матерью и сестрами, я вышел из села в поисках заработка трудодней, чтобы иметь возможность продолжить учебу в начальной школе. К вечеру я пришел в бывший колхоз «Красная Армия», где и был принят погонычем на волах для подвозки воды днем, а в ночное время – снопов к молотилке.
Работали круглосуточно с перерывом на два часа в ночное время, после чего нас будили для приема нехитрой пищи и обмолота зерна. Через месяц работы мне выдали справку об участии в сборе урожая, после чего меня приняли в школу для продолжения занятий в начальной школе. Эта справка до сих пор хранится в Пенсионном отделе г. Киева.
Во время оккупации в школах размещались немецкие гарнизоны, которые за зиму сожгли парты и учебники. Поэтому, прежде чем начать занятия, каждый школьник должен был изготовить себе парту. Хуже было с учебниками. Усвоить новый материал можно было только на уроке или почитать его у счастливчиков, чудом доставших учебник. Для этого нередко приходилось в непогоду совершать походы в отдаленные части села. В старших классах из-за нехватки учителей часто они читали по несколько дисциплин одновременно. О глубоких знаниях не могло быть и речи.
Следует сказать, что тяга к знаниям всегда оставалась приоритетной в моей жизни. Осуществить ее помогала мать. Она часто на выходные дни уезжала к своим давним знакомым в город, с которыми поддерживала связь во время и после войны. Знакомые – Гридневы – зубной техник постоянно нуждались в физической помощи. Вечерами мы с матерью помогали в благоустройстве их городской квартиры. Я выполнял столярные работы, мать – выносила в развалины соседних домов битый кирпич и строительный мусор. Уезжая домой, она привозила мне художественную литературу, которой я зачитывался до полуночи. Проблему с освещением я решал при помощи ночных самодельных светильников (каганцов).
Голод послевоенных лет не способствовал приобретению знаний. Ученики начальных классов вносили свою лепту в семейный бюджет. Поля много лет не обрабатывались, заросли сорняками. Здесь находили приют волки, лисы шакалы. В 13 лет в поисках работы я оказался далеко за пределами своего села, в бригаде по заготовке сена. Взрослые на ночь уезжали домой, а меня оставляли за сторожа. В мои обязанности входило распрячь на ночь волов, а утром, до прихода рабочих собрать их. Одному Богу известно, сколько я натерпелся страху, оставаясь на ночь в поле. Шакалы и лисы беспрепятственно хозяйничали в ночное время.
Доставалось всем, взрослым и малым. 1946 год выдался неурожайным. Мать, собрав некоторые носильные вещи, уехала на Украину (в Днепропетровскую область) выменять их на хлеб. Мы, дети, оставались дома, голодали до ее возвращения. Каким же было наше удивление, когда наша мать, женщина в возрасте 43 лет, на своем горбу привезла 7 мешков кукурузы. Это было большим подспорьем на ближайший год.
В последующие годы сельский совет начал выделять многодетным семьям временные наделы земли. Как правило, наделы были вдалеке от населенных пунктов - за 10 и более км. Обычно сажали кукурузу, подсолнечник. Когда приходило время уборки урожая, сельские дворы заполняли урожаем этих культур и спасали население от голода. Обрабатывали зерно самодельными ручными мельницами. Обычно на куске металлической трубы делали зубилом насечку, Такую же – на кожухе. Зерно, попадая между ними, превращалось в грубый помол, из которого делали хлебные лепешки.
После окончания 8-го класса мне предложили работу в ЦСУ (Центральное статистическое управление) по определению урожайности зерновых на корню. Для меня это было золотое время. Необходимо было вдвоем с помощником на поле через каждые 100 м накладывать деревянную раму размером 100х100 см, состригать колосья и взвешивать их для дальнейшего обсчета урожайности зерновых. Это была посильная для нас работа. Потом мы имели возможность питаться поспевающим зерном. Так, сочетая посильный труд с обучением, мне удалось окончить восемь классов средней школы. Однако из-за малой численности учеников я не мог окончить полную среднюю школу и встал вопрос о продолжении получения среднего образования в техникуме.
До войны и после в селах было принято ходить босиком. Случалось, ранили ноги оставленными в мусоре металлическими гвоздями. И как-то сходило с рук. Но однажды мать занемогла. Лежала она неподвижно недели две в постели. Ее начало корчить. Знакомый врач определил, что это серьезное заболевание – столбняк, как правило, без вмешательства оканчивается гибелью больного. Мы, тогда еще дети, жались друг к другу, как овцы, не зная, что делать. Знакомые посоветовали обратиться в военный госпиталь, которые к тому времени еще были повсеместно. Противостолбнячная сыворотка только получила распространение, но была очень дорога. Необходимы были деньги, но где их взять? Тогда они не были в ходу. И я пошел на хитрость – продал имеющуюся в то время у меня пасеку. Мать положили в районную больницу и вскоре выписали. Так пчелы спасли жизнь моей матери, а может быть, и семье. После выздоровления мать собрала нехитрые обиходные вещи и поехала на Украину менять их на зерно. Так пчелы спасли жизнь всей семьи.
Круг интересов у меня, как и у большинства моих сверстников был широк. Однако реально я мог себе позволить продолжить образование в техникуме с предоставлением общежития. Таким техникумом оказался Ростовский горно-спасательно-пожарный. Приемные экзамены прошел успешно, и с 1 сентября 1948 года был зачислен на первый курс Ростовского горноспасательного техникума (фото). Техникум был военизирован, однако питанием нас не обеспечивали. Поэтому после занятий приходилось думать, как утолить голод, который преследовал нас постоянно. Во дворе техникума находилось подсобное помещение, предназначенное для дворника. В нем имелась электрическая розетка с напряжением 220 вольт. Электроплиты не было, но мы хорошо уже знали об электропроводности воды, подсоленной поваренной солью. Варили похлебку из случайных круп. В кастрюлю наливали воду, обязательно подсаливали ее и опускали две ложки, подключенные в розетку. Вода быстро закипала, и вскоре варево было готово к употреблению.
В плане образования на первом курсе я прослушал курсы лекций по физике, химии, горному делу, приобрел навыки по черчению и многим другим предметам. На втором курсе проходил практику на шахте № 3 (Глуховского района Ростовской области). Работа не шахте всегда была тяжелой и опасной, а в послевоенные годы, когда не соблюдалась техника безопасности - особенно. Редко какой день на шахте обходился без аварии. Мне пришлось работать глубоко под землей на горизонте, где пласт угля толщиной 60 см залегал под углом 30-35 градусов. Шахта была огнеопасна, поэтому приходилось работать впотьмах. В основном я работал на откачке воды, которая постоянно прибывала в забой. После того как в забое бурильщики просверливали отверстия для взрывчатки с детонаторами и бикфордовым шнуром, последний зажигали и следовала команда: «покинуть забой!». Всему составу, в том числе и мне, необходимо было срочно эвакуироваться в безопасное место – в штрек, который находился в 300 и более метров от места взрыва. Для этого необходимо было садиться в рештак (металлический желоб) и под действием силы тяжести на большой скорости спускаться в штрек. Не всегда удавалось вовремя достичь штрека, и взрывная волна с силой выбрасывала нас наружу.
Особенно опасной была посадка лавы, когда выбивали опоры и садили кровлю. Малейший просчет и волной людей выбрасывало в штрек часто со смертельным исходом. После очередной аварии на шахте я больше не опустился под землю и по состоянию здоровья покинул техникум на втором году обучения. Спустя 60 лет, когда я снова слышу очередное сообщение о массовой гибели шахтеров, как никто другой, чувствую боль матерей о погибших сыновьях в мирное время. Нет, не жалко чиновникам чужих людских жизней. Неудавшаяся моя карьера горного мастера вновь поставила меня перед фактом выбора новой профессии.
На этот раз я проявил большую самостоятельность в выборе профессии. Сказалась моя любовь к пчеловодству, о котором я не забывал все эти годы. Еще в школьные годы я регулярно посещал местную районную библиотеку и зачитывался литературой по пчеловодству. Меня увлекли довоенные разработки института пчеловодства относительно комнатных облетов пчел. Свою небольшую пасеку, сохранившуюся от отца, я превратил в экспериментальную. Задолго до начала весны заносил семьи по одной в жилой дом, в которой проживала и наша многочисленная семья, устанавливал перед окном, давая возможность пчелам произвести облет. Можно представить какие неудобства создавали пчелы, свободно перемещавшиеся по комнате. Вместе с тем я не слышал нареканий со стороны старших сестер. Не все опыты были успешными. Уже тогда, будучи школьником, я пришел к выводу о нецелесообразности проведения комнатных зимних облетов, широко рекомендуемых Институтом пчеловодства в Москве. Позже, когда был студентом Киевского университета, я повторил их в большой оранжерее ботанического сада им. Фомина. Проводя опыты, я понимал, что для серьезной работы мне необходимы глубокие знания в области биологии пчел и пчеловодства. Их я мог получить, продолжая учебу в техникуме биологического профиля. Им мог быть техникум пчеловодства.
На тот момент в России существовали три техникума по пчеловодству: Юматовский (в Башкирии), Битцевский (под Москвой) и Боярский (под Киевом). Мой выбор пал на Боярский на Украине, откуда родом были мои предки. Я написал письмо на имя секретаря техникума с просьбой ответить о возможности перевода на второй курс техникума. Был конец августа. Мне, конечно, никто не ответил. Приемные экзамены и комплектация групп уже давно состоялись. Начинался учебный год, и я решил ехать без вызова. Сколотив собственноручно чемодан, я впервые в жизни уехал из дому на Украину, в Боярский техникум пчеловодства.
Поздним вечером следующего дня поезд остановился на станции Боярка, и я, не зная местоположения техникума, вышел на околицу поселка, где начиналась железная дорога Павки Корчагина, по которой в первые годы Советской власти доставляли в город Киев лес. Здесь я встретил своих будущих сокурсников: В.П. Полищука, В. Гладченко и других, с которыми потом в течение многих лет делил все свои невзгоды.
Говорят, мир не без добрых людей. Я это понял это, встретившись на следующий день с заместителем директора техникума Александром Викторовичем Мистергазе. Выслушав внимательно меня и мою любовь к пчеле, он издал приказ о зачислении меня на второй курс Боярского техникума с условием досдачи дисциплин, которые были пройдены учащимися техникума на первом году обучения. Итак, я стал законным студентом Боярского техникума пчеловодства. Как всегда бывает в таких случаях, я чувствовал себя на «седьмом небе». И хотя впереди меня ожидало еще немало трудностей, испытаний, я был счастлив, попав в коллектив единомышленников.
Трудности состояли в том, что я не получал стипендии, техникум не имел общежития. Его построили позже сами студенты, разгружая по ночам на станции Боярка шлакоблоки и доставляя их машинами в техникум. На тот период учебный корпус и хозяйственные постройки находились изолированно в 4-х км от Боярки и немногим больше от села «Вита Почтовая». Вместе с другими сокурсниками (Николаем Пивоваровым и Николаем Кокутьевым) мы сняли комнату в Боярке и каждый день после занятий добирались лесом на ночлег. Нелегкой была жизнь на первом году обучения. Не имея средств к существованию, ежедневно, возвращаясь на ночлег, мы заходили на убранные поля, выкапывали случайно уцелевшие в поле картофелины. По пути тащили небольшую сосенку, пилили ее и разжигали печку для приготовления нехитрого ужина – картофельной похлебки. Хлеб не всегда присутствовал на столе. Утром, чуть свет, мы бежали на занятия. И так повторялось изо дня в день. Следует отметить, что голод был постоянным спутником моей жизни все годы моего обучения. Даже в предвоенные годы, когда на всю страну пели песни: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек» мы, дети, мечтали о куске хлеба. В отличие от песни Дунаевского пели свои: «песни, хоть тресни, а есть не проси».
Из сказок далекого детства мы знаем, что баба-яга передвигалась на метле. Юные народные мстители, известной киноповести о гражданской войне – на тачанке или по железной дороге, перепрыгивая с крыши одного вагона на другой. А вот как ездить на буферах – знают только дети войны. В поисках колосков зерновых или куска жмыха, будучи еще школьниками послевоенных лет, приходилось совершать дальние рейсы. Основным средством передвижения после войны оставалась железная дорога, а вернее товарные вагоны с крышами и буферами между вагонами – сцеплением. Как воробушки на проводах, цепляясь за железные конструкции, мы рисковали каждую минуту попасть под колеса движущегося вагона. Лучше, если вагон был оборудован лестницей, ведущей на крышу. Там можно было лежа, доехать до нужной остановки. В школьные годы мы настолько привыкли к такому виду транспорта, что не брезговали им и будучи студентами. А что оставалось делать? Стипендия была единственным материальным обеспечением, и купить полный билет до места назначения не представлялось возможным. Как правило, приходилось брать билет до первой остановки поезда без указания места, выбирать третью, вещевую, полку, и, забравшись на нее, совершать путешествие из Киева до Ростова. В большинстве случаев такой рискованный маршрут удавался. Но не всегда. В одну из поездок на зимние каникулы, при проверке билетов меня обнаружили и на остановке выдворили из вагона. Была лютая зима. Я ехал домой в осеннем пальто. С чемоданом, загруженным книгами, я оказался на голом полустанке, где редко останавливались пассажирские поезда. Дотянув вещи до товарной станции, я разыскал товарняк, идущий в сторону Ростова и остальную часть пути, стоя на буферах, доехал до места назначения. Однако даже такую поездку я считал удачей, так как дома меня ожидала мать и родные сестры. За 10 лет странствований дорожных приключений было немало. Однажды, возвращаясь из Ленинграда в Киев, я как обычно, забросил чемодан на вещевую полку и сел в проходе. Не заметил, как очередной пассажир забросил такой же чемодан на ту же полку. Мне не оставалось ничего делать, как ожидать, пока хозяин второго чемодана не забрал свой. После этого я мог позволить себе уверенно открыть свой чемодан.
Случались в дороге кражи. Однажды я с матерью возвращался из Киева в Ростов. Лежачее место было одно, и мы спали поочередно. Подъезжая к Ростову, на остановке Синельниково один из соседей, сходя на остановке, прихватил и мое пальто. Проводник видел, как он, забрав свои вещи, взял и мои, но сказать об этом не посмел. Сестры, встречавшие нас в Ростове, были удивлены, что я так я легко одет.
Больше всего в дороге я не мог терпеть наглых людей. В одной из поездок в Киев меня провожали сестры. Когда обустроились, пассажиры начали разворачивать домашние гостинцы и чаевничать. Я обратил внимание, что один паренек был непричастен к происходящему. Догадавшись в чем дело, я предложил ему разделить со мной обед, а вечером - ужин. К концу дня мы уже были хорошо знакомы. Однако это не помешало моему знакомому, покидая вагон на одной из остановок, надеть мою обувь. Я видел, как он это делал, но мне было совестно сделать ему замечание. С такого рода людьми, к сожалению, мне пришлось столкнуться и позже в мирное время. Это особенно обидно.
В 1949 году на территории техникума, в лесу, поставили несколько финских домиков для проживания студентов. В одной их комнат поселили меня вместе с Мишей Недайводиным, приехавшим из города Лубны (фото). Мне очень повезло. Общение с ним доставляло нам взаимное удовольствие. Кроме широкого кругозора, он отличался исключительной порядочностью. Я доверил ему ведение нашего нехитрого хозяйства, отдавал стипендию, а расходы вели сообща. Знания он схватывал «на лету» и много работал дополнительно. Вечерами, он останавливал часы и садился за решение математических задач, которые публиковались в газетах и журналах. Я в это время и, как обычно, рисовал наглядные пособия для учебных кабинетов. Спали мы, как правило, склонившись за столом.
С наступлением весны поздними вечерами мы часто уходили в Боярский лес. Миша имел необычный голос и запевал одну из своих любимых песен: «Не слышно шума городского», «Выхожу один я на дорогу» и другие. Возвращались поздно, уставшие, но довольные. Только постоянный голод мучил нас. Наши учителя, жившие на территории техникума, часто подкармливали нас, студентов. Особенно я благодарен семье Александра Викторовича Мистергазе. В выходные дни меня часто приглашали к столу. Мать жены Александра Викторовича, Леля, как ее называли в семье, души не чаяла во мне. Она не только подкармливала меня, но и учила многим полезным житейским вещам. Позже, когда семья Александра Викторовича переехала на Украинскую станцию пчеловодства (под Харьков), а затем в Орел, я продолжал с ними переписываться и регулярно это делал до самой смерти. Александр Викторович прожил долгую жизнь, за время которой он собрал солидную литературу по пчеловодству, начиная с 20-х годов. Позже он подарил эту библиотеку мне, а я – в библиотеку ННЦ «Институт пчеловодства им. П.И. Прокоповича». Фотография Александра Викторовича и его письма хранятся в музее ННЦ «Институт пчеловодства им. П.И. Прокоповича».
Сохранилась у меня привязанность и к другому семейству, работавшему в техникуме – Плачинде Семену Ивановичу и Бландине Петровне – учительнице русского языка. Когда я уже учился в университете, периодически я посещал их, оставшихся в Боярке доживать свой век. Ини искренне принимали меня, одаривали выращенными розами. Но самое интересное, спустя много лет, когда я работал в ННЦ «Институт пчеловодства им. П.И. Прокоповича, меня неоднократно разыскивала их дальняя родственница Ивана Семеновича. Вот так долго живет мять о добрых делах в поколениях.
Процессу обучения пчеловодству в техникуме уделялось особое внимание. Основные дисциплины, разведение и содержание пчел, читали известные специалисты: А.К. Терещенко, А.В. Мистергазе. Лекции были насыщены фактическим материалом и примерами из практики. Следует сказать, что Александр Викторович был лично знаком с Б.М. Музалевским, Г.А. Аветисяном, А.Ф. Губным, В.А. Полтевым и многими авторитетными для нас пчеловодами, поэтому мы ловили каждое сказанное им слово. Нас не только обучали специальности, но и воспитывали. Особенно учили ценить время. В качестве примера приводили отношение к работе Любищева, который вел учет времени по минутам (книга «Эта странная жизнь»). На Четвертом съезде энтомологов, проходившем в 1959 году в Ленинграде, мне довелось видеть этого необыкновенного ученого.
Большое внимание уделялось кормовой базе, болезням пчел, а также практическому пчеловодству. Весной за каждым студентом закрепляли 1-2 семьи для ухода. В столярной мастерской студенты приобретали навыки по изготовлению ульев и мелкого пчеловодного инвентаря.
После второго курса обучения студентов направляли для прохождения практики в колхозы и специализированные хозяйств по пчеловодству. По ходатайству А.В. Мистергазе для прохождения производственной практики я был направлен на Украинскую стацию пчеловодства, расположенную в то время под г. Харьков (Мерефа). Станцию возглавлял С. А. Розов. Это был в высшей мере интеллигентный человек. За время практики я ни разу не слышал от него, чтобы он когда-либо повысил голос на своих сотрудников. Даже в решении сложных вопросов он всегда был спокоен. Мне часто приходилось с ним вечерами совершать недалекие экскурсии в окрестности станции. Весной лес был особенно привлекателен, когда через опавшие осенью листья пробивались первые весенние цветы.
На станции работали в то время А.П. Волосевич, Н.А. Солодкова, а позже Левенец – аспирант Г.Ф. Таранова. Мне приходилось принимать участие в обмерах расплода, в небольших экспедициях, совершаемых А.П. Волосевич и других мероприятиях. Особенно мне запомнились выезды на медосбор с липы. Там я впервые увидел работу пчел в ночное время. Липа активно выделяла нектар, и пчелы не прекращали полеты с заходом солнца. Когда уже совсем темнело, мы ставили на леток зажженную свечу и наблюдали, как пчелы сплошным потоком возвращались в улей. Их медовые зобики были наполнены нектаром. Позже, уже работая в Каневском заповеднике, я экспериментально проверил способность пчел работать в сумерки. Предварительно группу пчел подкрепляли 1М раствором сахарозы в 200 м от улья. Когда солнце садилось за горизонт, продолжали подкармливать пчел и учитывать их летную активность. Одновременно с помощью люксметра делали замеры освещенности. Опыт проводили до тех пор, пока пчелы не прекращали посещать кормушку и оставались на ней до утра.
Освещенность в это время составляла 0,5 люкса, что соответствовало освещенности при луне (16).
В ту же экспедицию мне впервые в жизни пришлось встретиться с волками в Алексеевском районе Харьковской области. Следует сразу отметить, что в первый день после переезда на новый стационар мы обратили внимание на необычайное поведение нашей сторожевой собаки. Всегда активно осваивавшая новую территорию, на этот раз она не уходила от будки и неотступно следовала за нами. Мы не обратили на это внимание, но когда вечером ребята ушли в ближайшее село за водой и начало темнеть, я вдруг услышал необычное завывание. Инстинктивно я сообразил, что это были волки. В следующее мгновение, когда завывание волков повторилось, я невольно поднял голову и увидел нескольких волков, осторожно подкрадывавшихся к месту размещения пасеки. Недолго думая, я дрожащими руками схватил спички, всегда лежавшие возле дымаря на улье, и судорожно начал поджигать конспект лекций, по которому я готовился к предстоящим экзаменам. Он плохо загорался и я начал поджигать стог сухого сена, которое мы скосили при размещении ульев. Когда сено вспыхнуло и начало перегорать, мне удалось снять крышку ближайшего улья и бросить в огонь. Я боялся поднять голову, но чувствовал, что волки рядом. К этому времени совсем стемнело, начиналась гроза. Очевидно испугавшись грозы, волки отступили. Вскоре возвратились ребята, и я поведал им пережившую мною историю. На следующий день случайно наведавшиеся к нам охотники, поведали, что рядом, в лощине, был источник воды, которым пользовались волки и, по-видимому, они пытались нас потеснить. Интересно, что в дальнейшем стоило вечером подать голос, имитировавший завывание волка, как они дружно отзывали из разных концов леса. Вскоре я уехал в Боярку на экзамен и продолжение этой истории мне не известно.
Украинская станция пчеловодства, где я проходил производственную практику, находилась в 20 км от г. Харькова. В выходные дни я иногда позволял себе посещать город. Мне нравились широкие улицы города, памятник Т.Г. Шевченко, университет. Проходя мимо здания университета, я останавливался и с завистью смотрел на абитуриентов, сдававших вступительные экзамены. По возвращении в техникум мне предстояло сдать государственные экзамены в техникуме. Я не задумывался о своей дальнейшей судьбе. Однажды ко мне в общежитие зашел Александр Викторович и спросил: не хотел бы я продолжить свое образование. Предложение было заманчивым, но для меня нереальным. Во-первых, я еще не имел среднего образования. Во-вторых, прием документов для участия во вступительных экзаменах в высшие учебные заведения уже был прекращен.
В очередной раз Александр Викторович сделал невозможное. Он договорился с членами комиссии о досрочной сдаче мною государственных экзаменов и получении диплома об окончании техникума. Подготовив необходимую документацию и ходатайство к ректору Киевского университета им. Т.Г. Шевченко с просьбой принять меня на первый курс биологического факультета. Но поход к ректору был безуспешным. Тогда он, будучи членом партии КПСС, обратился через Киево-Святошинский райком партии с просьбой принять меня, как сына многодетной семьи и отца, погибшего на фронте. На этот раз фортуна улыбнулась мне. Вскоре ректору последовал звонок, и я был принят на биологический факультет Киевского государственного университета им. Т.Г. Шевченко. Позже, когда мне приходилось рассказывать эту историю, мне мало кто верил. По крайней мере, в наши времена такое невозможно.
Как сына погибшего на фронте отца, меня поселили в общежитии, расположенного на Владимирской горке. Среди достопримечательностей Киева Владимирская горка - одно из любимых мест киевлян. Это не только памятник Владимиру, но и хороший обзор старой части города. Сюда приходят люди разного возраста. Постоянными посетителями Владимирской горки были и мы, студенты общежития Киевского университета, расположенного рядом так, что из окон можно было наблюдать за всем происходящим. Главным достоинством парка на Владимирской горке была возможность в любое время дня найти скамью в тени и сосредоточенно готовится к лекциям и, особенно к экзаменам, чем мы и пользовались все пять лет.
Меня поселили в 117-ю комнату третьего этажа. В комнате были размещены впритык одна к другой 10 коек, разделенных тумбочками. Все мы были разного возраста (от 20 до 35 лет), но входили в одну учебную группу, поэтому уходили на занятия и возвращались в общежитие примерно в одно время. Это цементировало нашу дружбу. Запомнилась встреча нового 1952 года. По своей наивности пошли встречать новый год в университет, куда нас приглашали многочисленные объявления. Однако прорваться через пропускной пункт нам так и не удалось. Сбросивши свои скудные сбережения, мы купили на всю нашу мужскую компанию пол хлеба, 300 г тюльки и скромно отметили приход нового года. В дальнейшем мы рассчитывали только на свои возможности.
На втором курсе к нам в 117-ю комнату подселили И.Ю. Валюшкевича, как выяснилось позже, национального героя, проведшего все годы войны в партизанах. Его часто забрасывали в тыл врага. О нем написаны книги и рассказы: Збанадского «Мы не из легенды», Гусева «За три часа до рассвета» и другие. Он был связным в тылу врага. Однажды, когда он выполнял очередное задание, землянку окружили немцы. Не желая сдаться, командир и его радистка, Клара, взорвали себя гранатой. Мать радистки была москвичка. После войны, посещая Москву, Игорь Юрьевич всегда навещал старенькую мать радистки. Часами он просиживал перед портретом своего боевого товарища. Вспомнил я об этом, потому что мне самому пришлось побывать у матери радистки. Однажды, уезжая в Москву, Игорь Юрьевич попросил меня заехать к матери. Поезд прибыл в Москву глубокой ночью. С трудом разыскал адрес. Мать находилась на дежурстве, тем не менее, привела меня в квартиру и оставила до утра одного. Вот такое было доверие к боевым друзьям и их товарищам. Сам Игорь Юрьевич неохотно рассказывал нам о своих боевых подвигах. О них я узнал уже в преклонном возрасте, когда стал работать в интернете. Я нашел в интернете сведения о его командире Гнидаше Кузьме Савельевиче - майоре штаба Штаба 1-го Белорусского фронта. Группа разведчиков под его командованием вела разведку и проводила диверсионную работу в районах городов Слуцк, Барановичи, Кобрин, Брест. Пущены под откос 21 эшелон с живой силой и техникой немцев. Группой регулярно передавались командованию сведения, содействовавшие успешному форсированию Десны и Днепра.
О том, что Игорь Юрьевич известная личность не только среди друзей, но и в государстве, мы узнали еще в студенческие годы. Испытывая материальное затруднение, Игорь Юрьевич неоднократно обращался за помощью к правительству СССР, и никогда ему не отказывали. После окончания университета ему выдали в г. Киеве государственную квартиру. Сейчас Игорь Юрьевич на заслуженном отдыхе.
Специализация в университете начиналась со второго курса. Однако фактически она происходила с первых дней пребывания на факультете. Во-первых, взрослые студенты со школьной скамьи имели пристрастие к той ли иной дисциплине. Во-вторых, работа кружков ориентировала в выборе специализации. Престижными на то время были кафедра биохимии, микробиологии. Туда сложно было попасть. Мой интерес был связан с познанием биологии медоносной пчелы, поэтому я сразу определился на кафедру беспозвоночных, куда входила лаборатория энтомологии, руководимая кандидатом биологических наук А.Ф. Крышталем. И следует сразу отметить, выбор оказался удачным. Именно в лаборатории Александра Филипповича я смог реализовать все свои возможности.
Александр Филиппович умел заинтересовать студентов к выполнению научной работы, давая им возможность самостоятельно выбрать направление работы и проявить все свои способности. Характерно, что столы, за которыми работали студенты, были размещены в его рабочем кабинете. Он заботился о судьбе каждого, кто с ним работал. Это был человек высокой культуры. Александр Филиппович никогда не позволял себе обидеть кого-либо. Даже, когда он вынужден был сделать замечание, казалось, что сам просил прощения. Поэтому его всегда уважали и на всю жизнь сохранили к нему теплые чувства. Ему была присуща особая энергия, которой он заражал всех окружающих. К столетию со дня рождения Его ученики выпустили книгу воспоминаний, которая проникнута любовью к своему учителю.
Не менее интересными были другие члены кафедры. В первую очередь я обязан Александру Прокопьевичу Маркевичу за постоянную поддержку моих взглядов в биологии. Следует отметить, что в начале пятидесятых годов в биологии наблюдался застой биологических наук, в первую очередь в области генетики. Поведение насекомых рассматривали с позиций их инстинктивной деятельности. Вместе с тем, ознакомившись с книгой Б. Шванвича «Насекомые и цветы» с предисловием академика И.П. Павлова», я понял, что пчелы способны к образованию условных рефлексов. Заведующий кафедрой физиологии животных А.И. Емченко не поддержал меня. Он не допускал мысли о том, что пчела, надглоточный ганглий которой не превышал объемом нескольких мм, была способна к образованию условных рефлексов. Вместе с тем А.П. Маркевич допускал такую возможность.
Примером трудолюбия на кафедре была В.П. Коваль. Как правило, она работала допоздна. Мы с ней покидали здание красного корпуса в 12-м часу ночи, когда центральный вход был закрыт, и приходилось постоянно беспокоить коменданта (тетю Зину), чтобы она выпустила нас из здания.
Интенсивная работа В.П. Коваль не прекращалась и во время проведения летней практики со студентами в Каневском заповеднике. Это были лабораторные занятия или в природе: возле водоемов, на Днепре, где студенты под руководством лаборантов собирали материал. Занятия проходили регламентировано, чередуя занятия с перерывом на отдых. Но отдых был не для всех. В.П. Коваль, как правило, продолжала заниматься и во время перерывов, используя его для пополнения своих знаний. Рассказывают, когда она уезжали в командировку в Москву или Ленинград, договаривался с проводником, чтобы тот по возможности освобождал купе от попутчиков с тем, чтобы можно было в дороге продолжать интенсивную научную работу. Частыми гостями нашей кафедры были паразитологи из Москвы, Ленинграда: Павловский, Скрябин и многие другие известные специалисты. Они оказывали особо большое воспитательное значение на наше биологическое воспитание. Вера Павловна принимала активное участие в написании очередных бессмертных трудов этих великих ученых.
На кафедре зоологии беспозвоночных, которую я кончал, работали и другие интересные люди: Иван Ильич Мазепа, Вера Андриановна и др. Нас, специализировавшихся студентов, в неофициальной обстановке называли в ласкательной форме. Эта форма обращения оставалась и в последующие годы, когда мы уже были солидными людьми.
Работая в биологическом заповеднике, мне неоднократно приходилось встречаться с его обитателями. Первым благородным животным, с которым пришлось общаться в естественных условиях, был олененок (косуля). Его мать случайным образом погибла, и лесники заповедника предложили его нам на воспитание. Его приемной матерью оказалась наша сотрудница лаборатории Зинаида Григорьевна Донец. Натянув соску на бутылку с коровьим молоком, она сразу нашла любовь к маленькому существу, названного нами Соликом. Олененок всегда оставался в своей естественной среде обитания, но стоило позвать его, как он через несколько секунд оказывался рядом. Так продолжалось все лето. С наступлением холодов устанавливать контакт с повзрослевшей козулей оказалось сложнее. Пришлось договориться с работниками Киевского зоопарка и передать его соплеменникам.
Более забавная история вышла с диким кабаном, подаренным случайными людьми сотруднику базы Теремки Валентину Ивановичу Крыжановскому. Он быстро нашел с ним контакт и был удостоен его внимания. Он изучал его дневной рацион, всегда носил в карманах продукты, которыми подкармливал своего питомца. Приученный к тесному общению с человеком, выросший на свободе кабан, продолжал искать общения с сотрудниками базы. Он привык к тому, что его подкармливали и каждый раз, увидев человека, бежал к нему навстречу. Днем лес базы усиленно посещали сотрудники института кибернетики, расположенного рядом. Ничего не подозревая, завидя дикого кабана, бегущего им навстречу, они спасались, как могли, и вскоре оказывались на дереве. Так продолжалось до тех пор, пока предка дикого кабана не передали снова в более надежное место.
С лесным хищником мне пришлось встретиться и в стенах Института зоологии. Стипендия была единственным источником моего материального существования. Поэтому на протяжении пяти лет обучения в университете я вынужден был подрабатывать. На втором курсе обучения мне предложили работать на полставки научного сотрудника в зоологическом музее университета. На этот раз я был востребован как мастер каллиграфического почерка. Музей имел большие энтомологические сборы, и в мои обязанности входило подписывать этикетки под коллекциями. Эту работу я мог выполнять на кафедре. Однако мне был отведен рабочий стол в музее. Весь третий этаж был поделен с помощью шкафов на отдельные каморки, в которых располагались музейные работники. Однажды, освободившись после занятий, я, ничего не подозревая, пошел в свою каморку, чтобы продолжить начатую работу. И тут вдруг я увидел за своим рабочим столом с противоположной стороны существо, которое я мог раньше видеть только в кино – лесного хищника -рысь. Она сидела на стуле и при моем появлении оцепенела. Мое положение было безвыходным. Стараясь не смотреть ей в глаза, я повернул голову влево, в сторону окна, и тихо позвал на помощь сотрудницу из соседней каморки. Слава Богу, она оказалась на месте и уже через несколько секунд подошла и забрала, как оказалось, ручного хищника. Скоро рысь была определена в наш Киевский зоопарк, и я возобновил свою работу в музее.
Несмотря на уплотненный график работы на кафедре, постоянно возникали вопросы, на которые мы не находили ответа. Выручала Центральная научная библиотека им. Вернадского, которая находилась рядом со зданием университета. Удобные студенческие залы и внимательный обслуживающий персонал библиотеки давали возможность получить нужную информацию. Часто приходилось засиживаться в залах библиотеки до позднего вечера, не говоря уже о воскресных днях, которые мы полностью посвящали работе над литературой. Позже, работая в Каневском заповеднике, мы с супругой приезжали, а выходные дни в Киев, чтобы наверстать упущенное за неделю. Справиться с объемом поступающей информации, помогал нам и материально ответственный Николай Федорович Рудяка, регулярно поставлявший в Канев «Реферативный журнал Биология». Так, общими усилиями мы восполняли наши знания в области биологии. За время работы над литературой мною было собрано более 50000 библиографических карточек с занесенными в них первоисточниками. На этом работа с литературой не заканчивалась. Имея точную информацию, в дальнейшем мы заказывали через ВИНИТИ и библиотеки г. Москвы, Санкт-Петербурга работы в оригинале и продолжали над ними работу. Активное участие в переводе иностранной литературы принимали участие моя супруга И.В. Левченко, а также специально нанятый для этого переводчик М.Ю. Лидский. К настоящему времени переведено до 200 солидных монографий по разным вопросам этологии медоносной пчелы и других насекомых.
В библиотеке Вернадского я часто встречался с Виктором Петровичем Полищуком. Мы не только вспоминали своих коллег по техникуму, но и обменивали планами на будущее. У каждого из нас был свое видение будущего. Виктор Петрович увлекся производственными вопросами, связанными с посевами люцерновых смесей, я по-прежнему увлекался пространственной ориентацией медоносной пчелой. Я сожалею, что в дальнейшем наши пути разошлись. Имея хорошую подготовку в области пчеловодства, мы могли бы совместно решать вопросы биологии медоносной пчелы и поддерживать друг друга в этом непростом сегодня мире.
Интерес к происходящему в науке я не утратил до глубокой старости, нахожу информацию как в фундаментальных работах, так и не очень серьезных. Особенно прислушивался к идеям, которые не совпадали с моими. Так случилось с работами Розина, отрицавшего возможность передачи информации о координатах источника корма в сигнальных движениях пчел. Благодаря таким работам мы вышли на совсем новый уровень исследований, позволившим нам обнаружить у пчел индивидуальные запахи.
Рассказ О. Генри «Блинчики», думаю, большинство читало. Наверное, вариаций на эту тему существует немало. Приведу то, что произошло со мной. Я всегда стремился удивить своих родственников, близких, знакомых. И не только я. Особенно такие мысли возникали в коллективе общежития. Большинство студентов пользовались кухней, расположенной рядом. Чаще всего жарили картошу в сковородке Однажды такой ужин решил себе устроить мой товарищ, фамилию которого не буду называть. Разместив ужин на тумбочке, он ушел в дальний конец коридора мыться. Запах жареного лука всегда привлекателен. Возвратившийся очередной жилец комнаты поинтересовался столь заманчивым ужином. На удивление, сидевший рядом на койке студент попросил разделить трапезу, поскольку был не уверен, что управится сам, и студент согласился. Пока хозяин приготовленного ужина мылся, умельцы кончали расправу над неожиданной удачей. Сколько же было возмущений, когда заявился изголодавшийся хозяин трапезы.
В жизни каждого человека бывают встречи, которые не только надолго запоминаются, но и часто в дальнейшем определяют его судьбу. Весной 1953 года в Киеве проходил Пленум секции пчеловодства ВАСХНИЛ, на котором обсуждали вопросы способов пчеловождения, улучшения кормовой базы и повышения продуктивности пчеловодства. В работе Пленума принимали участие больше 200 делегатов научно-исследовательских учреждений Советского Союза.
На одном из заседаний по вопросу пчелоопыления энтомофильных сельскохозяйственных культур с научным докладом о быстром переключении пчел с одних растений на другие выступила сотрудник Института физиологии имени Павлова (Санкт-Петербург) Нина Георгиевна Лопатина. Своим докладом она привлекла внимание многочисленной аудитории, где присутствовали известные ученые: С.А. Розов, А.Н. Мельниченко, С.В. Жданов, О.Н. Невкрита и много других специалистов пчеловодства. Присутствовали и мы – студенты 3-го курса биологического факультета Киевского государственного университета им. Т.Г. Шевченко. Мы только начинали свои первые шаги в овладении биологической науки. Для нас все, о чем рассказывала Нина Георгиевна: условные рефлексы у пчел, закономерности их образования, угасания и скорость перестройки было новым, увлекательным. Нас удивила ее откровенность и щедрость в разговоре. Оканчивая беседу, Нина Георгиевна пригласила нас приехать к ним в лабораторию. Так началось наше знакомство, а в дальнейшем сотрудничество, которое продолжается до настоящего времени.
Институт физиологии им. Павлова - это один из наиболее мощных научных учреждений в постсоветском пространстве, насчитывающих десятки лабораторий и тысячи сотрудников. Имя И.П. Павлова (1849-1936) известно каждому школьнику. Еще в студенческие года во время обучения в Петербургском университете он был награжден золотой медалью “за исследования нервов, которые отвечают за работу поджелудочной железы”, а в 1897 году за работу “Лекции о работе главных пищеварительных желез“ ему была присуждена Нобелевская премия.
Вторую половину своей жизни И.П. Павлов посвятил исследованию нервной системы в связи с окружающей средой. Он впервые создал учение об условных рефлексах, что дало ему возможность проникнуть в динамику нервных процессов, создать учение о высшей нервной деятельности животных и человека. Постановлением правительства в Колтушах (вблизи Санкт-Петербурга) была организована биологическая станция, которая со временем стала столицей по изучению условных рефлексов у животных с различным филогенетического уровнем организации.
Как известно, поведение насекомых в начале 50-х годов прошлого столетия объясняли исключительно с позиций инстинктивной, запрограммированной на всю жизнь деятельностью. Но еще в 1926 году И.П. Павлов, ознакомившись с книгой Б. Шванвича “Насекомые и цветы” (2), написал в предисловии: “Эти опыты касаются не только стереотипной, врожденной, так называемой инстинктивной деятельности их, но и деятельности, имеющей в своей основе индивидуальный опыт. Таким образом, и у этих животных два вида поведения: высшее и низшее, индивидуальной и видовое. Понятно, что механизм первого – величайшая проблема для человеческого ума и расширение исследования на разнообразных районах животного мира – существенный ресурс для решения ее”.
Действительно, пророчество, которое высказал И.П. Павлов, стало программой исследователей многих будущих поколений. В 1951 году в Институте физиологии им. Павлова, коллектив лаборатории физиологии низших животных под руководством М.Е. Лобашева начал фундаментальное изучение поведения медоносной пчелы. Основные закономерности поведения медоносной пчелы: скорость образования, перестройки и угасания условных рефлексов у пчел и их сигнальной деятельности изложены в монографии Н.Г. Лопатиной “Сигнальная деятельность в семье медоносной пчелы”.
Прибыв в лабораторию, я познакомился с интересными и большими учеными. Руководитель лаборатории физиологии низших животных М.Е. Лобашев – известный ученый, известный генетик, автор учебника “Генетика”, на котором воспитано много поколений наших студентов (фото 1). Необычно складывалась жизнь этого человека. А повести В.А. Каверина “Два капитана” автор воплотил в главного героя Саню Григорьева образ М.Е. Лобашева.
М.Е. Лобашев – Это человек, прежде всего, высокой культуры. Каждый день, приходя в лабораторию, он общался со всеми сотрудниками, не оставляя вне внимания и меня – студента. Интересовался успехами в работе, планами на будущее, а перед каждым выходным днем - как я планирую провести его и есть ли у меня деньги. Во-вторых, это был увлекающийся человек. Несмотря на его известность, он принимал непосредственное участие в проведении полевых исследований. Мне неоднократно приходилось выходить с ним в поле с пчелами и оборудованием для опытов. Я имел возможность не только наблюдать за проведением опытов, но и по ходу получал пояснения поведения пчел.
В дальнейшем для проведения масштабных опытов в плане пространственной ориентации пчел коллектив лаборатории неоднократно выезжал на поля Украинской станции пчеловодства, которая в то время находилась под г. Харьков, в Среднюю Азию, куда наведывался Михаил Ефимович и корректировал опыты на месте. Полученные под его руководством экспериментальные данные по ориентации пчел на местности, до сих пор не утратили своей актуальности. Именно ему я обязан выбором этого направления в моей научной работе. Его задумки об условном рефлексе, как инструменте познания органов чувств, адаптирующее значение условного рефлекса к изменяющимся условиям внешней среды, а также природу условного рефлекса медоносной пчелы на место расположения улья я пронес через всю жизнь.
Не менее интересными были исследования и других сотрудников лаборатории. А.К. Воскресенская тщательными гистологическими исследованиями впервые доказала, что местом замыкания условных рефлексов у пчел является надглоточный ганглий головного мозга.
Все сотрудники лаборатории, с которыми мне пришлось общаться, были интересными людьми, как в разговоре, так и в делах, которые они выполняли. Однако главной фигурой в этом коллективе была Нина Георгиевна Лопатина. Она только окончила кафедру высшей нервной деятельности Санкт-Петербургского университета. Наши украинские пчеловоды хорошо знают научные работы Н.Г. Лопатиной и в своих статьях часто ссылаются на нее.
После прохождения стажировки в лаборатории физиологии низших животных в подвальном помещении Киевского государственного университета им. Т.Г. Шевченко, по улице Владимирская, 58, при поддержке заведующего кафедрой энтомологии А.Ф. Крышталя начали изучать условные рефлексы медоносной пчелы. Здесь, куда не проникал солнечный свет и шум города, на протяжении всего времени обучения днем и ночью проводили исследования. К сотрудничеству были привлечены студенты кафедры физиологии животных. Полученные результаты опытов обсуждали на семинарах и научных конференциях.
После окончания университета исследования по условным рефлексам пчел были продолжены в лаборатории арахноэнтомологии, которая размещалась в Каневском биологическом заповеднике. Пчелы в наблюдательных ульях находились в изолированном помещении с программированным освещением, что давало возможность устанавливать интенсивность освещения и продолжительность светового дня. Была также сконструирована аппаратура для регистрации условных рефлексов пчел. Она давала возможность дистанционно подавать необходимые сигналы, которые сопровождались пищевым подкреплением с регистрацией на ленте кимографа (фото ). Таким образом, впервые была применена объективная регистрация условных рефлексов пчел на внешние раздражители. Созданная методика условных рефлексов стала инструментом изучения пространственной ориентации и других вопросов биологии медоносной пчелы.
Еще, будучи студентом, я выполнил самостоятельно в производственных условиях экспериментальную работу по переключению пчел с одной культуры на другую по методике Института физиологии им. И.П. Павлова. Эта работа легла в основу моей дипломной работы и была опубликована в центральном журнале «Пчеловодство» (1).
Уехав из дому в 17 лет, я никогда не забывал его. Как единственный мужчина, оставшийся в живых после войны в семье, я нес постоянную ответственность за всех членов семьи. Старшие сестры, Люба, Таня и Нина, не успевшие до начала войны получить высшего образования, и младшие, Вера и Мария еще были школьницами. Кроме того, от бомбежек сильно пострадал наш дом. Две фугасные бомбы, упавшие рядом, сильно разрушили его и необходимо было постоянно ремонтировать фундамент, крышу. Поэтому летние каникулы я проводил только дома. Приезжал на летние каникулы и по другой причине. Азовские степи запомнились мне еще со школьных лет, когда проведывал брата Николая, проходившего службу в Азове. Бывало, выйдешь из дому за село, и уже видишь марево Азова. Идешь целый день, а он стоит на месте, как вкопанный, и только к вечеру попадаешь в город. Степи – лучший ландшафт для проведения опытов с пчелами по ориентации. Обычно просил своих младших сестер, тогда еще школьниц, одолжить у соседей велосипеды и, прихватив наблюдательный улей и ориентировочные экраны, выезжали в поле на целый день. Именно там родились многие схемы опытов и были получены первые результаты опытов. Позже, работая уже в институте пчеловодства, я не встречал такого отношения к работе, какое мне оказывали сестры-школьницы.
Летние каникулы были, как правило, насыщенными. Необходимо было везде успеть, в поле и в усадьбе. Многочисленная семья в полном составе собиралась только к ночи. На Юге вечера, как правило, жаркие. Заходить в помещение не торопились. Ожидали пока остынет дом. Спасала шелковица, закрывавшая от жары чуть ли не весь двор. Под ее тенью находился и обеденный стол, и кровать. И тут происходили удивительные чудеса. Когда солнце, наконец, садилось за горизонт, вся живность тянулась во двор. Куры устраивались на насестах. От них не отставали и гуси. Медленной важной походкой они заходили во двор, Но прежде чем последовать в отведенное им место, проходя мимо меня, сидящего с гитарой на кровати под шелковицей, они резко меняли маршрут, обязательно подходили ко мне, играющего на гитаре, полукругом усаживались и слушали, импонирующую им музыку. Я старался не тревожить их, и так мы просиживали в общей компании, пока кто из домашних не нарушал их покой.
В Киеве, где весной расцветают многочисленные каштаны, рядом с биологическим факультетом Киевского национального университета им. Т.Г. Шевченко, стоит четырехэтажное здание – бывшая проблемная лаборатория экологии и токсикологии университета, которую много лет возглавлял лауреат Государственной премии, доктор биологических наук, профессор Александр Филиппович Крышталь. На этом доме ему установлена мемориальная доска. Знаменательно, что и в г. Каневе, рядом с могилой Т.Г. Шевченко, расположен заповедник университета, в котором много лет работал А.Ф. Крышталь. Здесь живописные Каневские горы, одетые в грабовые леса, подступают к самому Днепру. Четыре горы: Княжья, Марьина, Большое и Малое скифское городище защищают от северных ветров учебные и хозяйственные здания заповедника. М.Ф. Биляшевский, могила которого находится на территории заповедника, значительную часть своей жизни посвятил изучению прошлого этих мест. В результате этих раскопок он доказал, что здесь очень давно раннеславянское поселение, которое просуществовало до 13 века, когда в 1239 году татаро-монгольские завоеватели сожгли и разрушили его. Раскопки на Княжьей горе свидетельствуют о размещении на ее территории летописного города Родень, который был большим на то время ремесленным торговым центром и крепостью, защищавшей Киевскую Русь от кочевых племен.
В 1956 году на территории заповедника была размещена, основанная А.Ф. Крышталем при Киевском университете, лаборатория арахноэнтомологии, которая стала колыбелью плеяды ученых, труды которых известны не только биологам, но и пчеловодам. А началось все с большой любви к природе и науке. Наука – это творческий процесс, который состоит из постоянных поисков и блужданий, неудач и находок. Любовь к науке - это призвание. Оно свойственно людям, способным увлекаться. Именно таким и был заведующий кафедрой беспозвоночных Александр Филиппович Крышталь.
Ежегодно, рано весной, как только величавый Днепр освобождался от ледяных оков, он в лодке на веслах плыл из Киева в Канев. Там его ожидали любимые насекомые. Летом он вместе со студентами выезжал в многочисленные экспедиции: в Карпаты, Одесскую область, в Молдавию и многие другие места, где были обнаружены сельскохозяйственные вредители.
С особым вниманием Александр Филиппович относился к пчеловодству. Он мечтал о создании музея пчеловодства в заповеднике. В своей книге «Каневский биогеографический заповедник", изданный в 1947 году, он писал: «Пасека заповедника должна служить базой для демонстрации студентам университета, других учебных заведений, работникам сельского хозяйства передовых достижений в области пчеловодства. Он считал, что в создании образцовой пасеки следует предусмотреть: значение пчел в сельском хозяйстве, их медоносной продуктивности и роли, как опылителей энтомофильных культур; разные виды пчел и их биологические особенности; организацию кормовой базы в пчеловодстве; разные системы ульев – от самых простых дуплянок вплоть до разных систем современных ульев; способы и орудия ухода за пчелами.
Александр Филиппович Крышталь позволил мне еще в студенческие годы заниматься любимым делом - биологией медоносной пчелы. И не только позволил, но и создал все условия для успешного творческого труда. В Каневскую лабораторию арахноэнтомологии я приехал, еще не сдав государственных экзаменов – 18 мая 1956 года. Поселился я в двухэтажном доме М.Ф. Биляшевского, с балкона которого я встречал каждое утро восход солнца. Днем за Днепром можно было видеть села: Келиберду, Прохоровку, где была дача Максимовича – первого ректора Киевского национального университета им. Т.Г. Шевченко. А вечером с Марьиной горы перед глазами открывались удивительные пейзажи: величавый Днепр с его многочисленными заливами и лугами, которые вдохновляли на творческие планы, особенно, когда тебе только двадцать.
Каневский биологический заповедник с его живописными горами и лесами был излюбленным местом проведения исторических съемок художественных фильмов Московской киностудии. В конце 50-х годов прошлого столетия с участие великих актеров (Андреева и др.) были сняты фильмы «Илья Муромец». На реке Днепр была построена целая флотилия лодок, какими пользовались наши предки. Нам, студентам и сотрудникам лаборатории интересно было передвигаться в них. На горе «Большое скифское городище» был построен древний город Киев с деревянными идолами. Мы любили позировать на его фоне. С большой горы «Княжьей» особым канатом спускали змея Горыныча. После съемок эти реликвии долго оставались в заповеднике и оказывали мистическое влияние на студентов, проходивших практику.
Для ведения научной работы лаборатории передали часть хозяйственной пасеки. В распоряжении лаборатории были также три теплицы, столярная и слесарная мастерские. С сотрудниками лаборатории сотрудничала съемочная группа учебной киностудии университета. Совместными усилиями в начале шестидесятых годов были созданы научно-популярные фильмы по пчеловодству: «Обитатели улья», «Танцы пчел», «Пчелы на службе сельского хозяйства» и другие. Наблюдательные ульи были размещены как в помещениях, так и на территории заповедника: возле метеорологической станции, на вершине горы Большое Скифское городище.
Вспоминая о создании научно-популярных фильмов, нельзя не вспомнить с каким трудом добывали материал для съемок. Однажды, чтобы обеспечить съемку, пришлось ночевать на городском пляже в районе пристани «Речной вокзал» Канева. Дело было так. Накануне съемок необходимо было доставить рой пчел с пасеки, расположенной в с. Степанцы. Двое наших сотрудников ехали на моторной лодке в заповедник. По пути должны были доставить меня в район речного вокзала, а на обратном пути, в 10 вечера, забрать меня с грузом. Ничего не предвещало, что могло бы помешать. Но, как часто бывает летом, вдруг налетел ветер и прошел грозовой дождь. Я до нитки промок, но возвращаться в заповедник не было возможности, и я, на ночь глядя, ушел в Степанцы на пасеку. После дождя быстро стемнело и я, взяв на пасеке ящик с роем, пошел в обратный путь. Когда я пришел к условленному месту, была глухая ночь. Меня, конечно, уже никто не ожидал. Не на шутку разыгрался ветер, и я в мокрой рубашке остался на голом пляже. Идти с грузом на речной вокзал – далеко, оставить пчел на пляже тоже не мог. Так на ветру я проходил всю ночь, а утром, чуть заря, ехали вверх по Днепру рыбаки и меня подбросили в заповедник. И все эти муки во имя нескольких секунд работы пчел на экране.
Инженер лаборатории П.Ф. Литвиненко сконструировал аппарат для изучения условных рефлексов у пчел, вакуум-камеру для дезинфекции и заполнения сотов сахарным сиропом на время зимовки пчел и другое оборудование. Здесь впервые были созданы экологические камеры, в которых регулировались все параметры для выращивания биологических культур: освещение, температура и влажность воздуха.
Научная работа по пчеловодству в лаборатории проводилась в течение всего года. Зимой исследования проводились в теплицах и в специально оборудованном помещении, где регулировалась продолжительность светового дня и освещенность. В условиях ограниченного пространства была исследована суточная динамика летной активности пчел-сборщиц. Было установлено, что летно-собирательная активность пчел определяется продолжительностью светового дня и наличием источника корма. При непрерывном освещении и наличии источника корма, летная активность пчел не прекращается на протяжении суток (182). Таким образом, был обнаружен высокий уровень летно-собирательной деятельности пчел.
Работая с пчелами в наблюдательных ульях в условиях ограниченного пространства лаборатории или вольера, мы столкнулись с необходимостью принудительного скармливания им белкового корма в виде сухой обножки. Дело в том, что, как только исчезали запасы перги в гнезде, пчелы прекращали воспитание расплода, и летная активность их снижалась. Скармливание пчелам размолотой на мельнице обножки было малоэффективным, так как много ее терялось и в силу гигроскопичности пчелы не всегда могли ею воспользоваться. Впервые в пчеловодной практике мы начали засыпать сухую обножку в пустые ячейки гнезда. Обладая аттрактивностью, обножка привлекала пчел и последние начинали ее обрабатывать, превращая в пергу. В дальнейшем нами была разработана технология скармливания пчелам сухой обножки в производственных условиях с целью стимулирования воспитания пчел ранней весной, а также для наращивания их к зиме (81; 82; 106). Таким образом, наши разработки принудительного скармливания пчелам сухой обножки опередили американские на несколько десятков лет.
Летом проводились полевые опыты. В частности, были начаты работы по изучению пространственной ориентации медоносной пчелы. Опыты были проведены в различных условиях: в поле, на реке Днепр и островах Круглик и Заречье. Для маневренности была оборудована будкой машина «ГАЗ-53», в которой размещались наблюдательный улей, ориентировочные щиты и другие приспособления. Обычно выезжали с шофером Мишей Деликатным в Обуховский район Киевской области на 2-3 дня с ночевкой в поле. Ровные, как стол поля, позволили решить некоторые стороны пространственной ориентации пчел. В частности, ориентация пчел в пределах пасеки после перевозки ее на новое место. Было четко доказана роль индивидуального опыта в новой обстановке (129). Для этого были изготовлены из фанеры макеты ульев натуральной величины в количестве 56 (?). В левом правом углу модельной пасеки, состоящей из пустых ульев, размещали натуральной величины пчелиную семью. После перевозки «пасеки» на новый стационар, размещенной также в поле, пчелиную семью размещали в противоположном углу. Учет пчел, попавших в пустой улей, размещенный в левом углу, оказался шокирующим. Летные пчелы, вылетая на новом стационаре, возвращались в пустой улей, используя приобретенный до этого индивидуальный опыт.
В октябре 1957 года, когда весь мир облетела весть о запуске первого спутника Земли, в Тбилиси проходило Всесоюзное совещание энтомологического общества. На совещании был заявлен и мой доклад «Как пчелы ориентируются на местности» (2). Это было мое первое публичное выступление. К сожалению, оказалось неудачным. В прениях, присутствовавшие на совещании одесситы, не оставили меня в покое. Как говорится, от моего выступления не оставили «камня на камне». С поникшей головой присел я на свободном месте в зале, не зная, что и думать. В таком случае мой шеф Александр Филиппович Крышталь, говорил: за одного битого двух небитых дают. Но он на конференции не присутствовал, и некому было у меня утешить. И тут подсел ко мне, как выяснилось позже, известный энтомолог Бей-Биенко. Он не только поддержал меня, но и отметил оригинальность и достоинство методики в решении поставленной задачи. С тех пор я понял, мнения и суждения относительны.
В ту же поездку мой знакомый по кафедре, Валерий Михайлович Ермоленко, имевший грузинские корни, решил блеснуть своими знаниями грузинских вин и повел меня днем в ресторан. Необходимо отметить, что опыт застолий у меня был совсем небольшой. Первое, на что я обратил внимание, в Грузии присутствие женщин в ресторане – редкое явление. Обычно компания из трех-пяти мужчин мирно сидят, о чем то беседуя. Временами шум усиливается, но не недолго.
Валерий Михайлович, чтобы не упасть лицом в грязь, решил заказать одно из лучших натуральных грузинских вин – «Хванчкару». Не знаю, что на меня могло подействовать, но напиток показался мне действительно божественным. Я его не пил, а смаковал. Ушли мы из ресторана на подъеме - было что вспомнить. Уезжая из Тбилиси, я решил прихватить бутылочку понравившегося вина друзьям в Канев, где я в то время работал. Очевидно, вино не рассчитано на перевозку. В дороге оно неоднократно срывало пробку. Однако, чувство хорошего, у меня на долго сохранилось.
Много лет спустя, сын, наслышанный о необыкновенном букете Хванчкары, решил удивить меня, и торжественно принес заветную бутылку. Разочарование – самое горькое состояние человека. В этот вечер я подверг критике свои взгляды, сформировавшиеся у меня в юности. Но удивительное дело, если вкусы меняются, то убеждения, возникшие на реальной почве, со временем вырастают во что-то глобальное. Так случилось и с моими убеждениями относительно принципов пространственной ориентации медоносной пчелы. Мое представление, сформировавшееся во время проведения первых опытов на Днепре и на острове Заречье, материалы, о которых я неудачно представил на конференции в Тбилиси, оказались пророческими и определили одно из глобальных направлений в науке. И сегодня мало кто верит в то, что пчелы, вылетевшие из улья на старом точке, сохраняют условный рефлекс на новое местоположение того же точка в течение всей своей жизни. Родился новый метод формирования отводков из разновозрастных пчел без смены стационара.
Всеобщий интерес вызвали опыты, выполненные на воде. Улей с пчелами устанавливали на плоту старика р. Днепр. Ширина водной глади составляла до 200 м. После того, как пчелы освоились с новым местоположение своего жилья и регулярно начали совершать полеты за кормом, их перемещали вверх или вниз по течению Днепра. Если перемещение производили до начала лета, изменение расстояния до 30 м не вызывало сбоев в летной деятельности пчел Если же расстояние было большим, пчелы летали в районе прежнего размещения плота, то есть сохраняли солнечный угол, под которым они улетали в поле за кормом. Совершенно иначе себя вели пчелы, установленные на плоту на водной глади небольшого озера. В этом случае при малейшем смещении улья пчелы замечали его пространственное изменение и возвращались на прежнее место (13,196, 197).
Наиболее важным открытием, сделанным нами в то время, считаем способность пчел возвращаться не только в свое гнездо, но и к любой точке пространства, где они были выпущены. Эти опыты были многократно повторены на различных стазах медоносной пчелы в разные периоды нашей научной деятельности и в дальнейшем легли в основу новой технологии формирования отводков и нуклеусов из разновозрастных пчел без смены стационара (243). Всего за период работы в Каневском заповеднике (1956-1962) было опубликовано до 30 научных работ. Основные из них были представлены на конференции в Тбилиси (2) на Четвертом съезде Всесоюзного энтомологического съезда в Санкт-Петербурге (4), а также на 17-м Международном конгрессе Апимондии в Риме (13). Как бы не оценивалась моя работа в лаборатории арахноэнтомологии, она не могла долго продолжаться. Оторванность от города Киева, изменение моего семейного статуса требовали смены места работы. Следует отметить, что мой руководитель, А.Ф. Крышталь с пониманием отнесся к моему решению.
Постоянная напряженная работа над собой и стремление до последнего отдаваться работе, в какой то мере способствовали моей изоляции от студенческого коллектива, а с переходом на работу в Каневский заповедник – полной изоляции. Особенно это чувствовалось, когда кончалось лето, а с ним и практика студентов. Сотрудники лаборатории арахноэнтомологии, киевляне, также частично уезжали в город. На зиму в заповеднике оставалось 2-3 человека и обслуживающий персонал из окружающих сел. С отлетом птиц на Юг и прекращением судоходства по Днепру, жизнь в заповеднике замирала до следующего года. Особенно это становилось заметным, когда Днепр сковывал лед, а в лесу завывали северные ветры. Центрального отопления не было. Приходя поздно вечером в общежитие, необходимо было обогреть комнату и приготовить нехитрый ужин. Лежа потом в холодной постели и засыпая под шум леса, невольно задумывался о скоротечности времени и своей дальнейшей судьбе. В 27 лет жизнь казалась прожитой. Чтобы не потерять основные жизненные ориентиры, не затеряться в хаосе времени, необходима была самодисциплина, железный распорядок дня.
Современному молодому человеку, строящему карьеру, трудно представить себе жизнь, оторванную от коллектива, цивилизации и хоть какой-то защиты. Домики, в которых жили научные сотрудники, размещались вдоль дороги, соединяющей заповедник с г. Канев. Здесь могли проходить случайные люди разной степени надежности, от которых можно было ожидать разных поступков. Запоров не существовало никаких. Несколько семейных пар размещались в центре хозяйства. Там же располагались два общежития рабочих из окружающих сел. С ними мы встречались на работе. В 8 утра звон колокола извещал о начале рабочего дня для всех сотрудников хозяйства. Печники в теплицах сменяли дежуривших ночью. В лабораторию заходили сотрудники, имевшие допуск. Они также начинали свой рабочий день с разжигания печей и приступали к повседневной работе: уходу за культурами, а их было немало: культура комаров аэдес египти, тлей и мух. К комарам я был причастен и не обходил ее вниманием.
Мой рабочий день, как и местных рабочих, начинался с 8 утра. Залив гречневую крупу горячей водой, я налегке шел в лабораторный корпус. 50-100 шагов отделяли корпус от моего жилья. Первым делом я провеял, приступили ли лаборанты к выполнению своих обязанностей по уходу за культурами? Наладив работу в лаборатории, я шел в теплицы проверить их температурный режим. Начиная с декабря месяца в теплицах постоянно размещались пчелиные семьи, на которых проводили опыты с ведением культур в большом объеме. Справившись с обязательным перечнем работ, я мог позволить себе сосредоточиться на частных вопросах пчеловодства, которые я решал в свое удовольствие, а их было немало, начиная с изучения условных рефлексов пчел до подготовки к полевым опытам: заготовка макетов фанерных ульев, которые я готовил в столярных мастерских. Рабочий день оканчивался, как правило, за полночь. И опять все повторялось по кругу: обогрев комнаты, приготовление нехитрого ужина, после чего я мог уделить время разумной деятельности: чтению научной литературы, проработке реферативных журналов и составление заказов через ВИНИТИ. Иногда мою работу прерывали местные рабочие из окружающих сел. Они приходили под окна моей квартиры, переодевшись в белые одежды. Я рад был их встречам. Начиналось чаепитие. Я выставлял на стол чайный сервиз, гостинцы, но их сложно было напоить. После долгих уговоров, кто-либо из присутствующих просили тарелку, ложки и чаепитие кончалось хлебанием чая по-сельски. Ничего не поделаешь – сельские традиции.
Удивительно, как случайная встреча одного человека может изменить дальнейшую судьбу второго. Сотрудник лаборатории арахноэнтомологии В.Г. Долин при очередном распределении студентов добился разрешения оставить на работу биохимика И.В. Коваленко. Для молодого специалиста это было смелым решением. Оставить Киев и уехать в глушь не каждый решится. И.В. Коваленко воспитывалась в семье с высокими моральными устоями. Активная в школе и быту, она походила на героев Аркадия Гайдара: обязательная в исполнении обещаний, всегда готовая прийти на помощь. Естественно, что она была принята в коллективе лаборатории с большим уважением. Эти качества импонировали и мне. Нашему духовному сближению способствовала работа над первоисточниками в Центральной библиотеке им. Вернадского. У нас стало правилом на выходные дни уезжать в Киев и работать в библиотеке. Так продолжалось до 1962 года, когда после отработки положенного срока в школе, возвратился в лабораторию арахноэнтомологии Л.И. Францевич. Передав дела последнему, И.В. Коваленко перевелась на работу в лабораторию аминокислот Института мясомолочной промышленности в Киеве. Начались наши регулярные и незабываемые встречи на Владимирской горке.
Каждую пятницу я набирал в лесу букет пролесков или ландышей, и с сотрудником лаборатории, Деликатным Мишей, до начала работы ехал на свидание. Так продолжалось лето, пока Александр Филиппович Крышталь разрешил мне перейти на работу в Институт зоологии Им. И.И. Шмальгаузена. В то времена перейти на работу в столичный академический институт было не просто. Необходимо было пройти научный конкурс. К тому времени у меня было опубликовано до 30 научных работ и мне не представляло большого труда пройти по конкурсу на должность младшего научного сотрудника. После этого мы сняли за 20 рублей комнату по улице Щусева. Комната была без отдельного выхода, поэтому приходилось выполнять требования хозяев: не выходить из комнаты после одиннадцати вечера. Нам, молодым, было сложно, но ничего не оставалось, как согласиться. Позже пришлось сменить квартиру с отдельным входом на Сталинке. Это был полуподвал. В нем было настолько тесно и сыро, что все покрывалось плесенью. Когда к нам на дни рождения приходили друзья, и негде было их разместить их, столы выставляли во дворе, за окном. Однако это не мешало нам веселиться.
Институт, в котором работала супруга, был заинтересован в ней, как специалисте, поэтому в скором времени ей предложили комнату в общей квартире по улице Гали Тимофеевой, где мы и прожили до получения постоянной. Говорят «Быстро сказка сказывается, но не скоро дело делается». К тому времени я защитил кандидатскую диссертацию и был известен в кругу специалистов. Супруга родила сына, который некоторое время находился у бабушки, в г. Шостке. После этого она могла посвятить себя науке. Работа в лаборатории аминокислот была для нее хорошей школой в освоении новых методов исследования, и она в срок защитила кандидатскую диссертацию, материалы которой успешно доложила на 23-м Международном конгрессе «Апимондии» в Москве.
Должен особо отметить особенность характера И.В. Коваленко. Несмотря на ее высокий уровень подготовки, знание нескольких иностранных языков и неоднократного предложения вступить в аспирантуру, она не позволяла себе этого шага, пока не защитил я. Так она поступала и в дальнейшем: не выпячивала свою работу, а сколько можно, помогала в работе мне. В 1976 году полностью взяла на себя подготовку и издание монографии «Передача информации о координатах источника корма у пчелы медоносной». Ни одна из кандидатских диссертаций моих учеников не прошла мимо ее внимания. Своей прозорливостью ей удавалось видеть в диссертации недостатки, которые допускал я. Естественно, у меня формировалось по отношению к ней особой доверие и отношение.
Эту пословицу обычно употребляют в лучшем смысле этого слова. Например, сын или дочь унаследовали от родителей лучшие их качества, которыми они могут гордиться. Думаю, это приятно для обеих сторон. Жизнь предоставляет множество поводов для такого сравнения особенно в часы испытаний. Прошлый век был полон драматических испытаний. Старшее поколение хорошо помнит, когда, проснувшись рано 26 апреля 1996 года, оно узнало об аварии на Чернобыльской АЭС. Эта трагедия не обошла стороной и нашу семью. Вскоре моя супруга, а Сережина мать казалась на больничной койке, с которой она так уже и не поднялась. Это было тяжким испытанием для всей семьи. Мучения близкого для тебя человека – самое тяжелое испытание. Через два года мы с сыном оказались самыми несчастными людьми. Говорят, беда не приходит в дом одна. Переживания сказались, прежде всего, на здоровье. Вскоре и я оказался на больничной койке с тем же диагнозом, что и супруга. Необычайное напряжение спровоцировали прободение 12-перстной кишки, в результате чего меня срочно взяли на операцию и в тот же день прооперировали. Началась борьба за выживание. Все заботы по уходу за моим состоянием здоровья взял на себя сын. Практически он не выходил из больницы.
Когда меня перевели в общую палату, удивлению жильцам палаты не было конца. При посещении палаты сыном обычный шум сменялся замиранием и только когда сын уходил, жильцы долго обсуждали необычные его поступки. Сложнее пришлось, когда закончились возможные источники финансирования. Он приходил больницу мрачным, пока не удавалось раздобыть средства на лекарства. И это было лишь началом. Впереди ожидала ответственная операция операции по удалению больной почки.
Наиболее продолжительной и плодотворной моя работа была в Институте зоологии им. И.И. Шмальгаузена (1962-1994). Пройдя конкурс, в августе 1962 года я был зачислен младшим научным сотрудником в отдел экологии Института зоологии. Моим рабочим местом была определена экспериментальная база «Теремки». Уезжая из Канева, мне передали из хозяйства пять пчелиных семей и несколько наблюдательных ульев, которые я разместил на территории базы Теремки и начал вести наблюдения. Но о каких серьезных опытах можно было говорить, не имея помощников и оборудования. Сидеть, сложа руки, я не привык. Вскоре я обратился к Л.И. Дмитренко – начальнику Республиканской конторы пчеловодства с просьбой оказать мне содействие в организации научной работы в институте зоологии. Он отнесся с пониманием к моим тревогам и предложил хоздоговорную тематику «Образование и угасание условных рефлексов у пчел при подвозе их к опыляемым культурам». Это была первая договорная тематика в Институте зоологии. Она позволяла мне взять на работу выпускника Киевского университета И.И. Шалимова и вспомогательный персонал. Результаты работы не заставили себя долго ожидать. В первую очередь я нанял столяра для постройки вольера в Инсектроне, в котором круглогодично содержали пчел.
Нашу работу не могли не заметить директор института В.Г. Касьяненко и его заместитель С.Ф. Манзий. В то время (начало 60-годов) было модным новое направление исследований бионика – наука, возникшая на стыке биологии и техники. Курировал это направление президент НАНУ Б.Г. Патон. По его указу при институте зоологии в 1962 году были организована лаборатория бионики, руководство которой было возложено на меня, не имевшего на то время ученой степени. Тема, которую утвердил нам ученый совет, называлась: «Передача информации о координатах источника корма у медоносной пчелы». Для ее выполнения необходима была кино и звукозаписывающая аппаратура. Кинокамеру «Конвас» нам удалось заполучить из общеакадемической лаборатории Шендеровича.
Сложно пришлось справляться с проблемами, возникшими на первых порах существования лаборатории. Следует отметить, что неоценимую помощь в работе на первых порах оказал мне мл. н.с. отдела экологии Л.И. Боднарчук. Уже в то время он проявил себя как незаурядный организатор с врожденными способностями для выполнения больших дел. Самым слабым звеном в работе лаборатории бионики было техническое снабжение лабораторным оборудованием. Не поступало оно централизованным порядком на склады академии наук. Из звукозаписывающей аппаратуры в то время в магазинах появился «МАГ-59» - ящик размером 50х50 см. Но и его можно было приобрести только за наличные. Л.И. Боднарчук, благодаря его организаторским способностям, удалось приобрести. Это была первая покупка лаборатории бионики.
С приходом на работу в Институт зоологии Л.И. Францевича я поднял вопрос перед дирекцией института о передаче заведования лабораторией бионики ему. Л.И. Францевич был хорошо подготовлен к ведению научной работы, знал несколько иностранных языков, владел методами математической обработки материала. Позже я убедился, что поступил, не только правильно, но и мудро. Поскольку тематика была утверждена, я фактически включил его в выполнении тематики. В состав лаборатории бионики входили специалисты различного профиля: гистологи, инженеры и лаборанты. Мы работали как одна, самая молодая команда в институте зоологии. Следует отметить, что на то время в Институте зоологии работали преимущественно молодые ученые. Как-то встретил нас в стенах института заведующий отделом И.Т. Сокур, отметивший свое 50-летие, такими словами: «Вот вы все молодые, вы, образно выражаясь, идете на базар, а я – добавил он с грустью – уже иду с базара. Полустолетие всех великих, работавших в институте зоологии, мы отмечали уже за нашу память.
Сейчас, когда я встречаю сотрудников института пчеловодства и вспоминаю свой возраст, мне становится не по себе – всем давно за 50 и больше лет. О какой продуктивной работе может идти речь?
Знаток человеческой души А.П. Чехов как-то сказал: кто хоть раз испытал радость открытия, для него другие радости не существуют. По-видимому, радость, доставляемая научной работой, заложена в его генах. Наблюдение и открытие всегда рядом.
В августе 1971 года в Москве проходил очередной 23-й Международный конгресс по пчеловодству. До начала его работы и после окончания участники конгресса имели возможность посетить научные центры по пчеловодству. По ходатайству Л.И. Боднарчука и А.М. Баги, возглавлявшего тогда Украинскую Республиканскую контору пчеловодства, в список учреждений, подлежащих осмотру, был включен Институту зоологии им. И.И. Шмальгаузена. На то время работы, проводимые на экспериментальной базе «Теремки», получили международное признание. Этому способствовало создание лаборатории бионики, в которой изучались различные способы передачи информации о координатах источника корма. Мы стали не только последователями учения К. Фриша о «языке танцев», но и лидерами в области изучения органов чувств насекомых.
Встрече с делегатами конгресса уделялось большое внимание. Экспериментальная база «Теремки», где были сосредоточены исследования, территориально была оторвана от Института зоологии, не имела подъездной дороги, центрального отопления, водоснабжения. Все это предстояло выполнить в краткие сроки. Была построена оранжерея для круглогодичного содержания пчел, летние павильоны для содержания пчел в наблюдательных ульях, а также оборудован инсектрон для проведения операций на насекомых. Все сотрудники лаборатории принимали непосредственное участие в подготовке к встрече делегатов конгресса. По оценке И.А. Халифмана, общавшегося с непосредственно с участника конгресса, встреча прошла на высоком уровне. Об этом свидетельствуют участившиеся посещения Института и его лабораторий коллегами пчеловодной станции из Бур-сер-Ивета: Лекомтом, Лави, Луво и другими. Профессор Лекомт докладывал на Ученом совете Института зоологии о своих исследованиях в области пространственной ориентации пчел. Можно смело сказать, что встречи с участниками конгресса способствовали нашему международному признанию, и, в конце концов, организации Института пчеловодства им. П.И. Прокоповича.
Масштабы нашей работы требовали проведения дальних экспедиций в различные регионы Украины и не только. Чаще всего мы выезжали в Черноморский заповедник, который подчинился институту зоологии. К экспедиции готовились заблаговременно. Заселяли несколько наблюдательных ульев, брали с собой боксы и навесы По приезде в заповедник устанавливали навесы и наблюдательные ульи, приучали пчел посещать кормушки с 2М раствором сахарозы на различном расстоянии от улья. Показания сигнальных движений регистрировали на кинопленку в стандартных условиях, чтобы можно было потом сравнить полученные данные. Не всегда получалось так, как хотелось. Мешали частые дожди или зацветавшие медоносы. Приходилось мобилизовать сотрудников на борьбу с цветущими медоносам. Это не всегда получалось.
Когда дорога была накатана, в экспедицию отправлялся я с Фещиным Димой. С большой поклажей приходилось преодолеть расстояние до 10 и более км. Но в дальнейшем задача облегчалась тем, что оборудование оставляли в поле, накрывая его полиэтиленовой пленкой. Днем жара достигала 35 градусов по Цельсию, и пчелы прекращали полеты на кормушки. Приходилось делать обеденный перерыв и через 2-3 часа возобновлять работу. Так или иначе, с работой справлялись. В степи мешали только змеи, которые в жару особенно были активны.
Иван Григорьевич Багрий совершал экспедиции в Краснодарский край. С Виктором Николаевичем Олифиром или со студентами Майкопского педагогического института. Накануне готовили наблюдательный улей с индивидуально маркированными пчелами. Однажды случился такой казус. Индивидуально маркированные пчелы в вагоне запарились. Обнаружив пропажу, Иван Григорьевич с ближайшей станции отправил на мое имя телеграмму: «Семья погибла. Возвращаемся». Когда супруга открыла дверь и уловила растерянность на лице почтальона, она догадалась, что подумал почтальон, и успокоила его.
Характер нашей работы требовал постоянных полевых выездов. После предварительных поисков мы остановились на с. Велика Дымерка Киевской области. Село примыкает непосредственно к железнодорожной остановке «Парниковая». Близость г. Киева и ровные поля вполне устраивали нас. Они простирались вдоль железной дороги до г. Бровары. Посадка вдоль железной дороги давала возможность укрываться от прямого солнца в течение дня.
Был заключен договор с домохозяйкой, проживающей на краю села по улице Полевой, который постоянно обновлялся в течение 10 лет. В крайней усадьбе под тенью разлогих ив установили пчеловодный домик и палатки. В домике размещалось стационарное оборудование: шлейфный осциллограф, кино и фотоаппаратура. В домик не проникал дневной свет, поэтому можно было в любое время производить перезарядку кассет пленкой.
Постоянно на стационаре дежурил один человек, остальные члены коллектива ежедневно в конце дня уезжали домой ночевать. Следует отметить, что работа строго планировалась, но никто не занимался вопросами дисциплины. Никому в голову не приходило, что можно не приехать на работу или отпроситься.
Работа была постоянно напряженной. В то время мы занимались изучением породных отличий сигнальной и мобилизационной деятельности пчел: карпатских, украинских, степных украинских, итальянских и серых горных кавказских. Учет вели только на индивидуально маркированных пчелах, для чего каждой породе присваивали постоянный цвет маркировочных знаков. Пчел содержали в интернациональных семейках, размещенных в наблюдательных ульях на одну рамку. Для сравнения опыты проводили также в стандартных семьях, для чего рамки в гнезде размещали на теплый занос и все сигнальщицы собирались на крайней от летка рамке. Следует сразу отметить, что некоторые породы пчел подавляли танцы других. Тогда временно отлавливали наиболее активных пчел, чтобы получить танцы других.
Рабочий день на стационаре начинался с подкрепления пчел 1-2М раствором сахарозы на кормушках, расположенных в 200, 500, 1000 и 2000 м от улья. После этого возле улья устанавливали акустических зонд и производили запись сопровождавших танцы звуков на кинопленку осциллографа. Параллельно производили киносъемку сигнальных движений кинокамерой Конвас. И.И. Шалимов производил киносъемку положения антенн у пчел свиты с помощью фотоаппарата «Зенит-3М». За день работы набиралось столько отснятых пленок, что приходилось прибегать к зарядке кинобачков одновременно двумя пленками. Отснятый материал доставляли в город, где проявляли его в обычных и больших бачках. Иногда пользовались услугами кинофабрики «Довженко». Протоколы опытов также старались по возможности обработать в дороге. Все работали дружно. Особо следует отметить работу ст. лаборанта В.В. Баранчук. Сегодня трудно найти сотрудника, который проработал бы всю жизнь в одном учреждении. К ее чести она без отрыва от работы окончила вечерний биологический факультет Киевского государственного университета им. Т.Г. Шевченко. Но главное ее достоинство – трудолюбие. Трудно найти участок работы, в котором она не принимала участия. Стационар в Дымерке часто посещали сотрудники института зоологии: профессор И.Т. Сокур, В.А. Мамонтова, Л.И. Францевич. Частым гостем и консультантом на стационаре был и Л.И. Боднарчук.
В то время мы не имели мобильных телефонов, и руководство института могло выходить с нами на связь только в конце дня, когда мы возвращались домой. В один их таких вечеров мне позвонил заведующий отделом И.Т. Сокур и сообщил, что на следующий день к нам в с. В. Дымерка приезжают два американца (Левин и Миллер) в сопровождении заведующего кафедрой Тимирязевской пчеловодства Г.А. Аветисяна. Он хорошо знал наши работы и хотел блеснуть перед нашими гостями. Мы тоже хотели показать себя с лучшей стороны и сделали все необходимое для достойной встречи. В то время дежурных магазинов в Киеве не было. Я встал чуть заря и заехал в Дарницу, чтобы купить все необходимое для встречи. С ребятами я встретился на стационаре, в Дымерке и обсудили план действия. Наблюдательные ульи и научное оборудование у нас всегда было на боевом дежурстве. Оставалось только обустроить туалет и накормить хорошим обедом. Так как это происходило в селе, то до туалета дело не дошло. Решили ограничить указательной стрелкой. В отношении обеда, был договор с хозяйкой, что она приготовит его в печи. И, наверное, все обошлось бы благополучно, если бы не подвела погода. Часам к 11 дня пошел дождь, и наши планы изменились. Приезд больших гостей был под вопросом, и мы решили, не ожидая их, пообедать. Спиртное подогрело молодых людей. Когда «пир» был в разгаре, кто из присутствующих заорал: «Едут!». И тут начался переполох. Принимать в комнате к пустому столу было неприличным. На улице, не прекращая, шел дождь. Нам ничего не оставалось, как принимать гостей под дождем. Думаю, гости и Аветисян были шокированы нашим негостеприимством. Но пусть это останется тайной. По-другому мы не могли поступить. Мы показали то, что наши гости не могли увидеть у себя в США налаженное производство от съемок на шлейном осциллографе до полной обработки пленок. Попрощавшись с гостями, мы пошли в комнату к нашему праздничному столу. Результатом нашей встречи с американцами стали оттиски научных работ, которые они нам подарили в знак уважения.
Наука при всей ее индивидуальности, наиболее успешна при коллективном ее выполнении. В этом я удостоверился с первых шагов служения ей. Постоянный научный коллектив возник в лаборатории бионики, которую мне пришлось возглавить ее в начале шестидесятых годов. Одним из первых моих учеников считаю И.И. Шалимова. Его дипломная работа касалась влиянию некоторых фармакологических веществ на проявление сигнальной деятельности медоносной пчелы (35). Более серьезные его разработки касаются механизма восприятия информации, содержащейся в танцах пчелы-разведчицы (33;39;44). Они легли в основу его диссертационной работы, которую он успешно защитил в 1971 году.
Не менее успешной была работа И.Г. Багрия – выпускника кафедры энтомологии Киевского университета им. Т.Г. Шевченко. Свою работу он начал, будучи студентом 3-го курса. Это была душа коллектива. Его период работы в лаборатории бионики совпал с проведением 23-го Международного конгресса в Москве. И хотя на долю Института зоологии выпало участие в приеме делегации конгресса, объем работы, который предстояло выполнить, был невероятно большим. Следует сказать, что местом приема делегатов была определена экспериментальная база Института зоологии «Теремки». На то время она находилась в лесу вблизи села Теремки, где полным ходом шло строительство Института кибернетики АН УССР. И.Г. Багрий учел это обстоятельство и использовал его во благо Института зоологии. Прежде всего, была построена дорога через лес, прилегающий непосредственно к базе. До этого к базе вела лишь случайная извилистая дорожка, которую сотрудники, каждый раз добираясь на работу, преодолевали ее. Было объездная дорога для лошадей, которой пользовались при доставке на базу фуража, корма для животных и вспомогательного лабораторного оборудования. Для строительства дороги постановлением правительства было выделено один миллион, что немало было по тем временам. Предполагалось одновременно подводка воды, асфальтирование прилегающей территории. На территории базы было начато строительство оранжереи для проведения опытов с пчелами в зимнее время, павильона для содержания пчел в наблюдательных ульях, расширение помещений в инсектроне и ряд других сооружений. Все это было построено в кратчайшие сроки. Со всеми этими работами И.Г. Багрий справился успешно.
Не менее успешной была его научная работа. Для ее проведения были организованы многочисленные экспедиции в различные области Украины, а также в Краснодарский край. Финансировала эти исследования Республиканская контора пчеловодство в лице Баги Алексея Митрофановича. Хоздоговорная тематика давала нам возможность дополнительно содержать несколько научных единиц. Для участия в работе привлекали также студентом Майкопского педагогического института и, естественно, студентов биологического факультета Киевского университета им. Т.Г. Шевченко по рекомендации заведующего кафедрой энтомологии А.Ф. Крышталя. Еще, будучи студентами, они набирали большой экспериментальный материал и готовили статьи к публикации. Результатом коллективной работы явилась защита кандидатских диссертаций И.И. Шалимовым, И.Г. Багрием, В.Н. Олифиром и моей в 1966 году. Обобщенный материал был также представлен в моей монографии (Левченко, 1976). Наша работа была высоко оценена на международной научной конференции по опылению энтомофильных культур (Кишинев, 1981).
Следует отметить, что сосредоточение в одной лаборатории нескольких кандидатов тормозило их дальнейший рост. Поэтому защитившиеся ученики уходили в Президиум академии наук (Багрий И.Г) или в соседнюю лабораторию опылителей (Шалимов И.И, Олифир В.Н). На место ушедших сотрудников брали молодых соискателей, которые также успешно защищали (Москаленко П.Г).
Публикация научных работ сотрудников лаборатории бионики Института зоологии в центральных журналах и международных изданиях (сборники международных конгрессов Апимондии) не могли остаться незамеченными коллегами за рубежом. Нас постоянно приглашали для участия в работе международных съездов и конгрессов. Авторитет на международной арене украинского пчеловодства и в частности научных достижений привели к тому, что Институт зоологии был включен в список учреждений, посещаемых делегатами 23-го Международного конгресса Апимондии, проходившего в 1971 году в Москве. Активную роль в организации проведения приема делегатов конгресса сыграл Л.И. Боднарчук, имевший на то время авторитет в министерстве сельского хозяйства.
Следует отметить, что Министерство сельского хозяйства в лице министра Алексея Марковича Окопного приняло самое активное участие в подготовке к проведению мероприятий, направленных на достойный прием делегатов конгресса. За два года до проведения конгресса Институту зоологии были выделены большие средства, которые дали возможность построить дорогу, асфальтировать двор экспериментальной базы «Теремки», построить оранжерею и павильон для содержания пчел в наблюдательных ульях. Большие средства были выделены также на приобретение лабораторного оборудования. Все это дало возможность в последующие 20 лет расширить круг исследований и повысить их уровень.
Когда в Институт зоологии пришел на работу Л.И. Францевич, тогда еще не имевший ученой степени, я увидел в его лице не только эрудированного молодого человека, но и хорошо подготовленного специалиста в области биологии, поэтому упросил директора, Владимира Григорьевича Касьяненко назначить его заведующим лабораторией бионики. И следует отметить, ни разу не пожалел об этом. На протяжении 32-летней совместной работы между нами не возникали рабочие конфликты. В первые годы Леонид Иванович принимал активное участие в выполнении совместной тематики, касающейся изучения способов передачи информации в семье медоносной пчелы. Было проведено несколько экспедиций в Черноморский заповедник, совместными усилиями разработано много подходов и методик для решения актуальных задач. Появились совместные публикации в центральных журналах. Леонид Иванович не оставлял без внимания наше направление исследований и позже, когда занимался электрофизиологическими исследованиями.
Второй пример коллективного выполнения исследований касается сотрудничества с Ириной Михайловной Нагорной. Причем, этот тандем не прекращался и с переходом на работу в ННЦ «институт пчеловодства им. П.И. Прокоповича». Результатом нашей совместной работы явилась небольшая монография, касающаяся содержания фермента лизоцима в организме пчелы и продуктах пчеловодства. Она не потеряла своего значения и до настоящего времени. Я никогда не отказывался от выполнения совместных исследований с кафедрой иммунологии Киевского государственного университета им. Т.Г. Шевченко. К сожалению, тенденция к выполнению коллективной работы резко упала при наборе соискателей в институте пчеловодства. У молодых соискателей заметно изменилась психология отношения к науке. Как и в предпринимательстве, они стали собственниками, и это многих погубило.
В последние годы работы в Институте зоологии были посвящены изучению тонкости обоняния медоносной пчелы. Используя метод условных рефлексов, мы впервые в науке выявили способность медоносной пчелы различать индивидуальные запахи не только пчел из разных семей, но и в пределах одной семьи.
Образование института пчеловодства в 1989 году было прогрессивным в истории Украины. Осуществилась мечта многих поколений пчеловодов. Удачным был и выбор территории института. Была учтена перспектива роста различных структур развивающегося института. Избранный большинством директор института Л.И. Боднарчук был, как никто другой, подготовлен к выполнению непростой задачи. Свой переход на работу в Институт пчеловодства считаю также обоснованным. Некоторая задержка с переходом была связана с тем, что на первых порах в институте не были созданы условия для нормальной работы: отсутствие оранжереи или хотя небольшой теплицы, самого необходимого оборудования, а, главное – подготовленных кадров. Перейдя в институт пчеловодства, надо было все начинать с ноля. Так и случилось. И, тем не менее, я решился на этот шаг. В 1994 году я был зачислен в отдел И.Г. Багрия (моего ученика) на должность научного сотрудника. В отделе занимались селекцией степной украинской пчелы. Владея методами этологических исследований, я быстро организовал работу по определению особенностей поведения степной украинской пчелы: рабочей нагрузке медового зобика в различных условиях медосбора, порогов мобилизационных танцев и других особенностей поведения. Моими непосредственными помощниками стали Е.И. Гаврилюк, Л.В. Бугера и др. Параллельно вместе с И.М. Нагорной мною в это время проводились исследования по изучению лизоцимной активности продуктов пчеловодства, в частности, обножки различного ботанического происхождения. Через пару лет Л.И. Боднарчук посчитал необходимым перевести меня в отдел В. Рафальского, занимавшегося вопросами опыления культур закрытого грунта. В короткий срок была разработана технология содержания пчел в условиях закрытого грунта. Прежде всего, я считал нецелесообразным содержать полноценные пчелиные семьи для выполнения сравнительно небольшого объема опылительной деятельности пчел в условиях изолированного пространства. Такая семья воспитывает большое количество расплода и поэтому быстро изнашивается. Чтобы увеличить продолжительность жизни пчел, был сконструирован специальный улей на уменьшенную рамку (210х120 мм) с приспособлением для ограничения откладывания яиц маткой. Это дало возможность продлить сроки эксплуатации пчелиных семей в условиях закрытого грунта. С уходом из института В. Рафальского эти работы были прекращены, а меня перевели в отдел ботаники Т.Д. Соломахи, где я продолжал разрабатывать вопросы этологии медоносной пчелы.
В 2002 году по распоряжению Л.И. Боднарчука в ННЦ «Институт пчеловодства им. П.И. Прокоповича была создана лаборатория этологии. Ее первым претендентом на соискательство ученой степени стал А.И. Тлустый – выпускник кафедры пчеловодства Киевского аграрного университета. А.И. Тлустый мечтал стать не только профессиональным пчеловодом, но и ученым. На его способности к научной работе обратил внимание заведующий отделом селекции украинской пчелы И.Г. Багрий и рекомендовал директору Института Л.И. Боднарчуку на работу в лабораторию этологии. Особенной чертой А.И. Тлустого было серьезное отношение к любой выполняемой им работе. На работу он ходил как на праздник. В то время я имел возможность уделять ему много времени. Заблаговременно планировали его работу: на день, неделю, год и на всю жизнь. Во время опыта он увлекался поведением пчел или маток, детально описывая их движения и реакции. Вне его внимания ничего не оставалось. Поражала его работоспособность, аккуратность в работе и ведение протоколов опытов.
С особенным вниманием он относился к литературным первоисточникам. Его картотека насчитывала до 1000 источников. Научная тема, над которой работал А.И. Тлустый, была связана с разведением пчел и называлась «Биологическое обоснование ускоренного размножения пчелиных семей».
При формировании отводков А.И. Тлустый за основу взял семью-воспитательницу, в которой, как известно, всегда миролюбивое отношение к воспитанным маткам. Поэтому прием неплодных маток всегда составлял 100%. Успех в работе был также обусловлен присутствием в отводках разновозрастных пчел. На то время мы еще не знали, как ведут летные пчелы семьи-воспитательницы, поэтому предварительно были изучены факторы, которые оказывали влияние на слет пчел из отводков. Предварительно было установлено, что слетающие пчелы, как правило, наполняют медовый зобик медом. Этот показатель и был взят за основу. Опыты проводили в наблюдательном улье, состоящем из трех сотов: кормового, с расплодом и с их маткой.
Это обеспечивает сохранение в отводках летных пчел и быстрый их рост. По материалам исследований А.И. Тлустого было опубликовано 20 научных работ и изданы наши совместные Рекомендации (211; 208; 216). А.И. Тлустый неоднократно выступал с научными докладами на научных конференция, сдал кандидатский минимум, но его жизнь трагически оборвалась.
А.И. Тлустый за время работы в институте, где он работал, посадил много лип. Они медленно растут, но долго живут. Ежегодно летом они будут буйно цвести, вознаграждая пчел сладким нектаром, а наших внуков – ароматным медом, в котором будет присутствовать частичка неутомимой энергии сердца Анатолия Ивановича Тлустого, а значит, он прожил жизнь не зря.
Почти одновременно с А. Тлустым в лабораторию этологии был принят Ю.В. Луценко и В.Н. Ивченко. Поскольку ребята не имели биологического образования и навыков в работы с насекомыми, мне удалось договориться Л.И. Боднарчуком об организации лабораторных занятий в институте зоологии в лице Л.И. Францевича, а позже и В.В. Золотова. В течение двух лет ребята регулярно посещали практические занятия, на которых они приобретали навыки работы с насекомыми. Кроме того, позже сдача в институте зоологии спецминимума также способствовала их биологическому образованию. Чтобы заинтересовать ребят в выполнении диссертационных работ, им сразу были предложены темы по их выбору. Ю.В. Луценко была предложена тема – «Хоминг у различных стаз медоносной пчелы». Выполнение такой темы было подготовлено всей историей работы его руководителя, начиная со студенческих лет, начиная с пребывания на практике в лаборатории генетики поведения под руководством М.Е. Лобашева до последних дней.
Старая мудрая пословица гласит: «Всю жизнь живи и всю жизнь учись. Она близка к истине, однако требует дополнения. Человек рождается с уже сложившимся характером, унаследованным от родителей. Нам остается только констатировать реализуемую программу и сравнивать ее с тем, что преподносит нам жизнь. А последнее уже не зависит от нас. Жизнь одного и того же человека может сложиться по-разному в зависимости от обстоятельств. Не будь войны и тех испытаний, которые она нам принесла, наверное, я бы вел себя по-другому. Во всяком случае, реализовал бы себя в другом плане. Скорее всего, стал бы музыкантом. Я благодарен судьбе, что получил близкую к музыке специальность, избрав объектом исследования медоносную пчелу. В техникуме пчеловодства я встретил студента, который увлекался музыкой, но она настолько захватывала его и глубоко ранила, что родители вынуждены были изменить профиль его обучения, определив в Боярский техникум пчеловодства. Мое окружение, как в техникуме пчеловодства, так и в Киевском университете было подстать моему характеру, и принесло свои плоды. Но не всегда складывалось так, как хотелось бы. Смена уклада жизни нашего общества в сторону его собственнических устремлений, пагубно сказалась на моральной стороне. Устремления молодых людей разбогатеть и непременно сразу, выявили самые худшие их стороны. Хуже, что это распространилось и на науку. Результаты исследований это - достояние того учреждения, в котором работаешь. Протоколы опытов, собранные моими учениками на протяжении предшествующих 50 лет (с 1962 года), хранятся в институте пчеловодства, и будут служить будущим поколениям. Молодое поколение, пришедшее в науку после 2000 года с собственническими устремлениями, считало все добытые материалы, хотя не всегда имело к ним отношение, своей собственностью, хотя часто не могла в них разобраться. Столкнувшись с такой чертой молодого поколения, я потерял к нему всякий интерес. Для научного исследователя главное – все время двигаться вперед, ни на миг не останавливаться. Не одного дня без опыта. Время, проведенное вне стен лаборатории, утрачено навсегда.
В отношении себя, своих поступков, я рад, что действовал всегда в соответствии со своими убеждениями. Интерес этот не был временным. Когда в школьные годы под влиянием идей института пчеловодства увлекся сверхранним облетам пчел, в частности, в ограниченном пространстве, я не прекращал их и позже, во время учебы в Киевском университете. По разрешению декана факультета И.П. Белоконя провел опыты в большой оранжерее ботанического сада им. Фомина. Мне показалось и этого недостаточно для окончательных выводов, поэтому при первой возможности, работая в Каневском заповеднике, провел многолетние исследования в теплицах. В конце концов, для себя я этот вопрос решил и, когда встал вопрос об использовании пчел для опыления культур закрытого грунта, я был готов к его решению.
Если долго оставаться в темном помещении, то постепенно начинаешь различать потолок, стены, отдельные щели или отверстия. Точно так же, когда после работы в заботы поднимался «на-гора», я долго и жадно смотрел в ночное небо, пытаясь различить знакомые мне звезды. И только тогда, когда доходило до меня, где я и что я, начинал осознавать свое местоположение на этой Земле. Так всегда, человек или животное привязывает себя к реальной обстановке и постоянно проверяя ее, главным образом, в движении.
Когда я проходил практику в Колтушах, несколько раз в день приходилось проходить мимо клетки с шимпанзе. И в какое время я не проходил бы, она постоянно находилась в движении. Говорят первый человек, задумавшись о Боге и не зная как ему выразить свое доброе намерение, перепрыгивая с ветки на ветку, повторял: тебе господи, мне господи. Из сказанного видно, что доброта заложена в человеке изначально. С юных лет нас учили в семье и в школе с большим уважением относиться к своим собратьям и в ответ к нам относились адекватно.
Отметив в 2010 году свой 80-летний Юбилей, я считаю, что в жизни мне повезло. Мне удалось не только дотянуть до финишной полосы, но и прожить активную жизнь. Последним рабочим днем в институте стало 24 мая 2011 года, когда я впервые не смог дойти до своего рабочего места – пасеки. Как лошадь, прослужившая хозяину всю свою долгую жизнь или пчела, чувствуя свою скорую кончину, навсегда покидает свой улей, так поступил и я. Пусть же не осудят меня ребята, оставшиеся в лаборатории, и знакомые: я отдал жизни все сполна, до последней капли.
Оглядываясь назад, могу утверждать, что научная работа – удел не каждого сотрудника. Она требует, прежде всего, любознательности, выдержки и щедрости души. К сожалению, за долгую жизнь я не встретил ни одного соискателя, успешно защитившегося и пытавшегося хотя бы своим помыслом помочь другому в достижении цели. Я понял, что такие соискатели без руководителя ничего не значат. Их надо постоянно питать идеями и подталкивать к логическому завершению работы.